Через пять лет после аннексии Крыма Россией премьер-министр Саксонии Михаэль Кречмер (Michael Kretschmer) потребовал отмены торговых ограничений, направленных против Москвы. Это заявление вызвало поддержу в восточных федеральных землях и недоумение в западной части Германии. И в этой связи возникает вопрос: почему в отношении «империи» президента Владимира Путина существуют практически противоположные точки зрения. Жительница Дрездена Яне Яннке ухаживает за могилами на Советском гарнизонном кладбище в своем родном городе и ведет соответствующий блог. В интервью 40-летняя женщина рассказала, почему с темой советской оккупации приходится сталкиваться не только восточным немцам.

Зюддойче цайтунг: Госпожа Яннке, премьер-министр Михаэль Кречмер сказал, что восточная часть страны имеет «собственное мнение» по поводу России. Что он, по-вашему, имеет в виду?

Яне Яннке: Он же конкретизировал свою мысль и сказал, что существуют общие исторические моменты, и в какой-то степени он прав. 45 лет длилась оккупация, однако, в отличие от господина Кречмера, многие восточные немцы не могут назвать эти времена хорошими. Но говоря, что для восточной части страны русская культура ближе, чем для западной, он совершенно прав. Жителям ГДР было некуда деться от этой культуры.

— Как возникла близость между жителями ГДР и оккупантами?

— Эта близость существовала даже в территориальном смысле — на востоке страны мы жили с ними буквально дверь к двери. Кто-то поддерживал с русскими и частные контакты, даже если они были несколько нежелательны. Дети играли на общих игровых площадках, общались в рамках школьных обменов, да и в целом советская культура проникала в повседневную жизнь ГДР. Даже если не принимать во внимание все это, а также вещи, которые существовали в соответствии с решениями, принятыми «наверху», вроде «Общества немецко-советской дружбы», жизнь в ГДР была «советизирована». Советские песни, советское искусство в целом — это то, за что многие восточные немцы любят Россию до сих пор. И даже традиции потребления спиртных напитков в ГДР «подстроились» под аналогичные советские традиции.

— Как это отношение изменилось после падения Берлинской стены и краха СССР?

— Вот это как раз самый удивительный момент в высказывании господина Кречмера. Он настолько доброжелательно высказался по поводу общего прошлого, но не упомянул, что падение Берлинской стены стало настоящей вехой, и что подавляющее большинство восточных немцев тогда хотели, чтобы русские, наконец, ушли из Германии. И в этом плане той последовательности, о которой говорил Кречмер, нет. Например, в Дрездене тогдашний мэр от партии ХДС Херберт Вагнер (Herbert Wagner) во время официальной церемонии проводов российских войск в августе 1992 года сказал: «Мы не льем слезы по поводу вашего ухода». По мнению командующего местного гарнизона советских войск, это прозвучало как звонкая оплеуха.

— Есть ли на востоке Германии дискуссия по поводу собственного отношения к временам оккупации, а также к сегодняшней России и к Путину?

— Но если учесть 45 лет оккупации и военного присутствия, а также огромный ущерб, причиненный СССР окружающей среде, то откуда берется это дружелюбие, эта ностальгия?

— Я не думаю, что можно говорить о каком-то «коллективном дружелюбии» — это не так. Слово «дружелюбие» было бы уместно, если бы люди были настроены по отношению к России абсолютно позитивно, но это можно сказать лишь об относительно небольшом количестве пожилых людей, но не о большинстве. И один тот факт, что кто-то сегодня почитает Путина, не означает, что это связано с многолетними историческими традициями. Тут имеет значение кое-что другое: люди ищут свое «место под солнцем» и задаются вопросом, «где, собственно, наше место?» Для многих времена воссоединения Германии стали настоящей драмой, и они так и не смогли пережить ее. У них остается чувство, что им приходится делать выбор между Востоком и Западом, между США и Россией.

— Но если эту тему обходят молчанием, то как же могла бы начаться дискуссия?

— Я не хотела бы заниматься сравнениями, но думаю, что должен появиться некий камень преткновения, каким, например, в конце 1970-х годов стал сериал о Холокосте, показанный в тогдашней ФРГ. Но не исключено, что этот разговор вообще никогда не начнется, потому что люди, жившие во времена оккупации, не считали ее такой ужасной. Я не знаю. Возможно, пока прошло просто слишком мало времени. Как бы то ни было, этот дискурс должен был бы вестись во всей Германии, а не только на востоке — и тогда у нас появятся новые различия.

— Маттиас Платцек (Matthias Platzeck), бывший премьер-министр Бранденбурга, ныне возглавляющий Германо-Российский форум, диагностировал у Запада «славянофобию» — он прав?

— Нет, по крайней мере, это слишком жесткое утверждение. Этот термин не подходит и может только спровоцировать новые конфликты. Но в определенной степени нельзя не заметить, что не только Восток, но и Запад участвовал в холодной войне. Нельзя не заметить, что на Западе имела место антикоммунистическая пропаганда, а на Востоке была антизападная пропаганда, пусть даже совсем в другом масштабе. От влияния всего этого Запад тоже до конца не избавился.

— Участники демонстраций протеста, в частности, активисты движения «Пегида» (Pegida), часто жалуются, что СМИ описывают Россию слишком однобоко.

— Я тоже отчасти разочарована этим, хотя и по другим причинам. При обсуждении сложных тем постепенно теряется конкретика, уступая место эмоциям. Именно в контексте России необходимы непредвзятость и способность анализировать ситуацию, а в противном случае люди лишь еще больше укрепятся в своих теперешних мнениях. Я бы хотела, чтобы СМИ отказались от броских заголовков, выражающих либо восторг, либо возмущение. В то же время я не считаю, что СМИ односторонне пишут о России.