В июне 1978 года Александр Солженицын произнес в Гарварде речь под названием «Расколотый мир». Она была посвящена возникновению «разных миров», включая наше западное общество. По одну сторону разлома — свобода, которая с неутолимой страстью занимается накоплением материальных благ и ценится превыше всего остального. В центре этого уравнения находится человек, поскольку над ним нет никакой силы. Результатом этого становится нравственная нищета, занятая поисками смысла.

После выступления Солженицына «четвертая власть» обвинила его в том, что он «потерял равновесие» и представляет «расколотый дух». Он думал, что в США можно говорить все, что думаешь, однако демократия ждет, чтобы ею восхищались. Пресса заявила: «Этот гигант нас не любит».

Был ли Солженицын прав? Он видел позитивные признаки в сердце Америки. «Постепенно передо мной начала раскрываться другая Америка, самое сердце страны, Америка маленьких городков, здравая Америка, о которой я думал, готовя эту речь».

Спустя сорок лет мы можем себе позволить такую роскошь как анализ этого выступления. На мой взгляд, Солженицын проявлял чрезмерную осторожность, если исходить из того, как на протяжении этих четырех десятилетий складывались культурные условия. США поглощены достижением материальных целей. Это занятие вошло в пору буйного цветения, отойдя от рационалистической гуманистской традиции. Высшая сила, о которой говорит Солженицын, находится в полном упадке. Если раньше в Бога верило 90% населения нашей планеты, то сейчас верующих около 70%. И направление движения указывает на дальнейший спад.

Меня в равной мере озадачило вручение Пулитцеровской премии рэперу Кендрику Ламару, который во время своих выступлений неизменно держится за ширинку. И я должен признать, что вручение Нобелевской премии Бобу Дилану было полным крахом нравственных стандартов, поскольку этой награды лишились некоторые литературные светила 20-го века. До чего мы дошли!

Солженицын понимал, что если Бога вытеснит гуманизм, то будет возможна любая идея, пришедшая в голову человеку. Вкус, манеры, доброта, уважение — все это подчинено свободе и настроению индивидуума. «Если получаешь от этого удовольствие, делай это». С пути сбились даже церкви и синагоги, которые сегодня уделяют больше времени социальным условиям, нежели религиозным учениям. Нет, западное общество не потерпело крах, по крайней мере, пока. Но когда речь заходит о выстраивании эмоциональной защиты нашего образа жизни, аргументы становятся пошлыми и банальными. Конечно, звучат слова о свободе и толерантности, но как насчет основных принципов? Какое место мы занимаем на «городской площади», и как относимся к интеграции религии в основание Америки?

Зачем итальянские власти прикрывают художественные произведения многовековой давности во время визита высокопоставленных лиц из Ирана? Разве мы не должны гордиться великолепными скульптурами, созданными нашей культурой? И почему мы должны думать о том, что наша культура может оскорбить религиозную культуру другой страны? Они нас разве не оскорбляют?

Линии трендов иногда разворачиваются вспять, но если перенестись из дня сегодняшнего в какое-нибудь далекое будущее, то мы поймем, что Запад со своим скрытым релятивизмом рискует утратить мировое влияние. Как общество, которое не уверено в своем смысле и значении, может соперничать с фанатичной культурой, точно знающей, чего она хочет добиться? Я не собираюсь яростно защищать «Закат Европы» Освальда Шпенглера, поскольку постепенный упадок присутствует в каждой щели и трещине нашей культурной жизни. Ортодоксии упадка придерживаются университеты. Говорящие головы на ток-шоу повторяют одни и те же пошлости, которые мы слышали многократно. А правда разрушается постмодернистской верой в то, что важнее всего глубокие чувства из подсознания. Да, важно, чтобы американцы читали Шпенглера, если они вообще читают; но сегодня гораздо важнее убрать культурные фильтры. Взгляните на Америку и Запад беспристрастно. Что вы видите? И почему вы это видите?

Герберт Лондон — президент Центра политических исследований Лондона (London Center for Policy Research).