Когда я приближаюсь к Софии Кэмпбелл, она внимательно рассматривает меня и мою роскошную улыбку. Ответная улыбка появится на ее окутанном копной светлых волос лице только после того, как мы официально пожмем руки. Я ощущаю некоторое удивление: русские, как гласит стереотип, не улыбаются незнакомцам.

София — это ненастоящее имя — 41-летняя русская женщина, которая живет в Соединенных Штатах в течение последних десяти лет. Я нашла ее в Фейсбуке, в группе русских экспатов, живущих в Нью-Йорке. Она согласилась встретиться и поговорить об американской и русской культуре, а также, в частности, об улыбке.

Мы проводим несколько минут в очереди за напитками, обмениваясь такого же рода любезностями, о неприязни к которым она будет рассказывать на протяжении следующего часа. В какой-то момент она указывает на красочную итальянскую выпечку на витрине бара. «Я не знаю, что это такое», — говорит она в своем русском стиле, не обращая внимания на то, что бариста может подслушать.

После того, как мы получаем наш кофе и находим места, она говорит, что находит утомительным неизменную приветливость американцев — все эти улыбки и «как дела» от соседей, служащих, кассиров и журналистов. По ее словам, у русской культуры другой набор стандартов вежливого поведения.

София родом из Казани, города в 500 милях к востоку от Москвы. Будучи студенткой, она подавала большие надежды и ради карьеры поступила в программу pre-МВА в Москве. Там она стала одной из двух человек в группе, кто был удостоен права на бесплатное обучение в MBA в Университете штата Калифорния (CSU) в Ист-Бэй.

В небольшом городе Хейуорд, штат Калифорния, где находится CSU в Ист-Бэй, удача сопутствовала ей с переменным успехом. София достойно справилась. Но когда она готовилась к выпуску, страну поразил финансовый кризис 2008 года. Все места в финансовой сфере, куда она надеялась устроиться, оказались недоступны. Она начала работать кассиром в филиале «Уэллс Фарго» («Wells Fargo») в Сан-Франциско.

Несмотря на то, что она была опытным носителем английского языка, именно в банке София лицом к лицу столкнулась с недостатком умения говорить «по-американски». Этот другой английский язык, о котором она мало знала, состоит не только из слов, но также из мимики и достаточно утонченных разговорных привычек, которые непросто уловить.

Сложной показалась ситуация с простым вопросом «Как дела?» Такого рода социальный сценарий не свойственен людям в России, и ей это казалось ненужным. Всем действительно хочется знать, как у нее дела? Нет. Каждый, кто это спрашивал, делал это, лишь ожидая услышать в ответ «Прекрасно!» или «Отлично!», ради облегчения следующей части разговора. Если она отвечала честно («Я устала»), что было самым естественным, то беспокоилась, что покажет себя грубой. А когда она, упреждая неловкость, спрашивала: «Как дела?» первой, то чувствовала себя неискренней.

Опыт Софии сам по себе не подтверждает стереотип о том, что русские — относительно холодные и грубые. Однако данные по этой теме имеются. Профессор кафедры русского языка и кросс-культурных исследований МГУ им. М.В. Ломоносова Мария Арапова (так в тексте — прим. перев.) в своей кандидатской диссертации «Феномен улыбки в русской, английской и американской культуре» анализировала, как улыбаются русские и американцы. Как она рассказала мне по телефону из Москвы, за этот проект она взялась прямо посреди бракоразводного процесса. Она была эмоционально подавлена и хотела изучать культурную концепцию страдания, которая, по ее мнению, является ядром русской души. Но ее научный консультант предположил, что Арапова может куда приятнее провести ближайшие несколько лет, если будет думать и писать об улыбке.

В 2006 году Арапова отправила анкеты 130 студентам из России, США, Германии и Великобритании. Первый вопрос, англоязычная версия которого содержала очаровательную ошибку перевода, гласил:

У вас — зрительный контакт с незнакомцем в общественном месте: на автобусной остановке, возле лифта, в транспорте. Вы:

A) улыбнетесь, а затем отведете взгляд

B) отведете взгляд

C) посмотрите ему в глаза, а затем отведете взгляд.

Вариант A выбрали по 90% американцев, немцев и британцев, а также 15% россиян.

Результаты показывают, что улыбка является отражением не только чьего-то внутреннего состояния, но и истории культуры. Но если это правда, то где именно разошлись русская и американская культуры?

Кристина Котчемидова преподает теоретическую, гендерную и межкультурную коммуникацию в колледже Спринг-Хилл в штате Алабама. Современная американская улыбка, теоретизирует она, выросла из крупного эмоционального сдвига в XVIII веке. До этого, по ее мнению, американский эмоциональный ландшафт вращался вокруг негативных эмоций, таких как печаль и меланхолия, которые рассматривались как признаки сострадания и благородства. Основываясь на идеях ранней европейской христианской Реформации, а также непосредственно предшествовавшей ей эпохи, как американцы, так и европейцы считали земные страдания благородными и необходимыми для счастливой загробной жизни. Литература, изобразительное искусство и театр в этот период стремились спровоцировать грусть, а плач на публике был в Европе обычным делом. Дидро и Вольтер, пишет Котчемидова, плакали неоднократно.

Эпоха Просвещения подтолкнула культуру в другом направлении. Мыслители и художники, ставя во главу угла разум, также начали верить, что счастье допустимо как в нашей земной жизни, так и в загробной. Культура грусти стала вытесняться культурой жизнерадостности, которая, в свою очередь, повлияла на изменение классовой структуры. Формирующийся средний класс воспринял способность управлять эмоциями как ключ к своей идентичности. Неудачи в бизнесе и болезни стали связываться с неудачами эмоционального контроля и жизнерадостностью ради процветания. В конце концов, жизнерадостность стала необходимым условием для трудоустройства.

В 1983 году американский социолог Арли Хоксчайлд опубликовала книгу под названием «Управляемое сердце» («The Managed Heart»), в которой то, что она сама назвала «коммерциализацией человеческих чувств», она исследовала через призму одного из самых прочных современных символов жизнерадостного американского сотрудника: стюардессы на борту самолета. Хоксчайлд опросила десятки бортпроводников и других сотрудников авиакомпании «Дельта Эйрлайнс» («Delta Airlines»), которая тогда была признана лучшей среди крупнейших американских авиакомпаний (она все еще находится вблизи вершины). Она нашла предмет потребления, чей размен пропал из обычного коммерческого дискурса.

«Эмоциональный труд», как она его назвала, это психологическая работа, которая ожидает бортпроводников в течение дня: умиротворение и успокоение пассажиров, ежедневный обмен любезностями с бесчисленными клиентами и все время жизнерадостное поведение.

Требование, чтобы стюардессы казались по-настоящему оптимистичными, стало частью того, что сделало этот эмоциональный труд таким тяжелым. Как писала Хоксчайлд, «кажется, что «любовь к работе» становится частью работы; и на самом деле, стремление любить ее и наслаждаться клиентами, помогает работнику». В «Дельта Эйрлайнс» улыбка стала настолько важным элементом, что приглашенный спикер на одном тренинге для стюардесс сказал собравшимся слушательницам: «Теперь, девочки, я хочу, чтобы вы пошли туда и действительно улыбались. Ваша улыбка — ваш самый большой актив. Я хочу, чтобы вы пошли туда и использовал его. Улыбайтесь. По-настоящему улыбайтесь. Прямо приклейте улыбку». Еще одна авиакомпания, «Пи-Си-Эй» (PSA), использовала фразу «Наши улыбки не просто нарисованы» в качестве слогана. Их самолеты имели на носу полосу черной краски, напоминающую улыбку.

Хоксчайлд описала коммерциализацию улыбки в сфере услуг как часть беспрецедентной, формализованной системы коммерческой жизнерадостности, которая была «социально спроектирована и старательно внедрена сверху». По ее оценкам, треть американских рабочих и половина женщин выполняли обязанности, требующие значительного эмоционального труда.

Исследование 2011 года смогло даже выяснить стоимость улыбки: одна треть британского пенса. Студентов Бангорского университета в Великобритании попросили сыграть в простую комбинационную игру против компьютеризированных аватаров, представленных фотографиями людей, улыбающихся искренне (с морщинками вокруг глаз) или просто вежливо (без морщинок). В начале игрового процесса, студенты ознакомились с аватарами, изучив которые, скорее всего, они будут выигрывать небольшие суммы денег. В более позднем геймплее им было предложено выбрать аватары, против которых они будут играть.

Когда студентам приходилось выбирать между трудным и легким соперником, они выбирали легкого, если оба улыбались одинаково. Но они выбирали более трудного противника, когда его аватар имел более искреннюю улыбку. «Участники были готовы пожертвовать шансом на денежное вознаграждение, чтобы получить искреннюю улыбку», — поясняется в докладе по результатам исследования, опубликованном в журнале «Эмоушн» («Emotion»).

Ученые смогли подсчитать, что участники эксперимента оценили одну искреннюю улыбку примерно в треть британского пенса. Это небольшая сумма, признал в интервью один из соавторов исследования, Эрин Хири, вскоре после того, как работа была опубликована. «Но представьте, что вы обмениваете от 10 до 20 таких улыбок в ходе короткого взаимодействия. Это значение быстро увеличится и повлияет на ваше социальное суждение».

Дело не в том, что русские не улыбаются, объясняет Арапова. Они на самом деле улыбаются, и много. «Мы не такие мрачные, грустные или агрессивные люди», — говорит она мне. Но улыбка для россиян — если мазать всех одной краской — это необязательный компонент коммерческого или социального обмена, а не требование вежливости. Улыбка имеет несколько иное значение — на самом деле улыбаться может быть даже опасно.

В 2015 году ученый польской академии наук Куба Крысь изучил реакцию более пяти тысяч человек из 44 культур на серию фотографий улыбающихся и неулыбчивых мужчин и женщин разных рас. Он и его коллеги обнаружили, что субъекты, которые были социализированы в культурах с низким уровнем «избегания неопределенности» — это означает уровень, на котором некто взаимодействует с законами, традициями и бюрократией, чтобы избежать неопределенности — скорее всего, полагают, что улыбающиеся лица выглядели неразумными. Эти субъекты считали будущее неопределенным, а улыбку — поведение, связанное с уверенностью — нецелесообразным. Русская культура занимает очень низкое место по избеганию неопределенности, и русские оценивают интеллект улыбающегося лица значительно ниже, чем другие культуры. Есть даже русская пословица на эту тему: «Смех без причины — признак дурачины».

Команда Крыся также обнаружила, что люди из стран с высоким уровнем коррупции в сфере госуправления с большей вероятностью оценивают улыбающееся лицо как нечестное. Русские, чья культура заняла 135 место из 180 в недавнем мировом опросе относительно уровня коррупции, оценивали улыбающиеся лица как честные реже, чем представители 35 из 44 изученных культур. Коррупция развращает и улыбку.

Работа Араповой усиливает мысль о том, что русские интерпретируют выражения своих должностных лиц и лидеров иначе, чем американцы. Американцы ожидают, что общественные деятели будут улыбаться им, чтобы подчеркнуть социальный порядок и спокойствие. С другой стороны, русские считают целесообразным, чтобы государственные чиновники поддерживали мрачное выражение лица на публике, поскольку их поведение должно отражать серьезный характер их работы. Арапова предположила, что эта динамика «отражает власть государства над человеком, характерную для русского менталитета». Зубастая «улыбка доминирования» важного общественного деятеля в США внушает американцам чувство уверенности и надежды. Вместо этого россияне ожидают, что суровый взгляд их лидеров должен продемонстрировать «серьезные намерения, справедливость и надежность».

Некоторые связывают неулыбчивое поведение русских с болезненными событиями в истории страны. Эмигрант из Санкт-Петербурга Маша Боровикова Армын, которая имеет частную психотерапевтическую практику на Манхэттене (а также работает штатным психологом в Манхэттенском психиатрическом центре), говорит мне, что в русской культуре публичные проявления жизнерадостности часто воспринимаются как неуместные как раз по этой причине. «Это просто всеобщее ощущение подавленности и подавления, и большинству людей приходится много бороться, чтобы поддерживать какой-то базовый уровень благоустроенности… Чтобы улыбаться, надо чувствовать себя легкомысленным. Даже если в вашей жизни есть повод, чтобы улыбаться», — сказала она.

Арапова резюмирует это так: там, где американец воспринимает улыбку как социальный инструмент, с помощью которого можно указать на принадлежность и связь, русские воспринимают ее как показатель «личной привязанности и хорошего настроения». Другими словами, русские улыбки больше обращены внутрь, американские — наружу. Коммерциализация улыбки тоже не произошла в России в той же степени, что и в Америке, возможно, отчасти потому что российский капитализм является относительно недавним явлением.

Но живущие в США русские эмигранты десятилетиями имеют дело с капитализмом. Чтобы увидеть столкновение культур в действии, совершите короткий визит в Брайтон-Бич, русский анклав в южной части Бруклина. Если бы не высокие вагоны метро Нью-Йорка, грохочущие над главной магистралью района, вас можно было бы простить за мысль, что вы были в Москве. Вывески на русском (а также английском, испанском и китайском) перекрывают окна винного погребка фонарями, а меховые воротники и завязанные под подбородком платки пребывают в изобилии. Совершение сделок в бакалейных магазинах, пекарнях и мясных лавках, даже если заканчивается иногда на английском, начинается на русском языке. А на лицах владельцев магазинов в районе висит какая-то грубость, превосходящая обычную черствость жителей Нью-Йорка.

В один ветреный день в феврале этого года я ошеломленно наблюдал, как хозяйка великолепного антикварного магазина обрушилась с бранью на пару за то, что они попросили визитку. «Сюда все приходят и спрашивают!» — кричала она на незадачливых покупателей. Позже она ругала другого клиента за то, что он справлялся о ценах, ничего не покупая. Мы все смотрели на пол и делали вид, что не шокированы.

У русского иммигранта в Америке — свои заботы. Различия в отношении к улыбке и любезностям могут распространяться на самые близкие связи. София в течение многих лет обсуждает связанные с культурой поведенческие различия в отношениях со своим американским мужем. Например, у нее прохладные отношения с матерью супруга, которая почти все время старается быть жизнерадостной, а потому выглядит для Софии, по меньшей мере, раздражающе уклончивой. Если бы свекровь была русской, говорит София, во всяком случае, был бы ясен характер их отношений. «Мы либо ненавидим друг друга, либо любим», — говорит она.

Гульнора Хандли, психотерапевт родом из Узбекистана, которая уже 24 года живет в США и ведет прием на английском, русском и узбекском языках, оценивает, что выходцы из бывшего Советского Союза составляют более трети ее пациентов. Разницу между США и Россией в отношении к улыбке она также связывает с болезненной российской историей. «Недоверие ко всему заставляет всех защищаться, и очень трудно налаживать коммуникацию», — говорит мне Хандли, объясняя привычку русских делиться личными данными сдержанно. По ее словам, русские могут казаться холодными и далекими для американцев, потому что они в течение многих лет до прибытия в США жили в бурной обстановке.

Особенно большим препятствием для русских пациентов, партнерами которых являются американцы, могут стать проблемы общения на языке тела. Хандли говорит, что в ходе своих сеансов с такими парами она зеркально отражает американский язык тела, иногда даже указывая, когда ее пациенты выглядят не слишком улыбчивыми. «Если они делятся своим опытом, — рассказывает она мне, — я стараюсь соответствовать их языку тела… Если они говорят очень тихо и спокойно, я также понижаю свой голос… Если я замечаю отсутствие улыбки, даже когда смешно, тогда я могу указать на это», — говорит она.

София делает успехи. После нескольких месяцев работы в качестве кассира она была повышена до должности личного банкира в «Уэлс Фарго». Однако давление в связи с необходимостью улыбаться на работе только увеличилось, поскольку круг ее обязанностей возрос. София должна была выглядеть достаточно жизнерадостной и обаятельной, чтобы совершать в день не менее десяти продаж (то есть, заводить десять банковских счетов или кредитных карт — прим. автора). В 2016 году «Уэлс Фарго» был оштрафован на 185 миллионов долларов после того, как выяснилось, что его сотрудники выпустили кредитные карты и открыли счета без согласия клиентов. К тому времени София покинула банк.

Три года назад София переехала с мужем на Манхэттен после того, как ему предложили повышение в Нью-Йорке. Сейчас она работает старшим финансовым аналитиком и говорит, что ей нравится Нью-Йорк, потому что он больше похож на дом, чем Сан-Франциско. «Люди в России в целом больше похожи на жителей Нью-Йорка, — рассказывает она мне, — Калифорнийцы очень расслаблены; [Нью-Йоркцы] не расслаблены… все всегда спешат».

По мере того, как София адаптируется к США, Россия сама может изменить свое отношение к улыбке. В 2013 году, дополняя свое исследование 2006 года, Арапова обнаружила, что русские стали чаще улыбаются. По итогам опроса в России 59 процентов респондентов заявили, что будут улыбаться каждому клиенту, который заходит в магазин, где они работают, а 41 процент выразили готовность искренне улыбаться тем клиентам, которые им нравятся. Для сравнения, цифры для европейцев и американцев составили 77 и 23 процента. Арапова говорит, что это свидетельствует о некотором выравнивании различий в отношении к языку тела, которые она приписывает глобализации.

Впрочем, не стоит бежать впереди паровоза. В 2006 году в рамках инициированной правительством социальной рекламной кампании в московском метро появились плакаты, демонстрирующие женщин с усмешкой на лице в форме и красных головных уборах, которые стояли рядом с лозунгами вроде «Улыбка — недорогой способ выглядеть лучше». София, у которой остались смутные воспоминания об этих объявлениях, говорит, что идея была глупой. «Я не думаю, что это сработало. В московском метро никто не улыбается».

Камилла Бейкер — французско-американский журналист из Нью-Йорка