В России стартовал чемпионат мира по футболу. Его можно рассматривать просто как футбольный праздник, и именно так, скорее всего, его воспринимает большинство болельщиков, которые приехали в Россию. И было неправильно омрачать им радость от игры. Чемпионат можно расценивать и как праздник, которого Россия не заслужила. Ведь в последние пять лет она делала все для того, чтобы утратить доверие мирового сообщества как в спорте, так и в политике. Однако сейчас, пожалуй, уже совершенно бесполезно сокрушаться по поводу непоследовательности западной дипломатии и коррумпированности международных спортивных организаций.

Однако на чемпионат мира по футболу можно взглянуть и с точки зрения внутренней российской обстановки. По своему размаху это беспрецедентное событие, которое так или иначе касается любого россиянина.

В этой связи очень важен тот факт, что сейчас мировой футбол проник даже в самые отдаленные уголки России. Датчане, шведы и исландцы размещены на побережье Черного моря. Сборная Нигерии отправилась в северокавказский курортный город Ессентуки, сборная Швейцарии — в Тольятти на Волгу, сборная Панамы — в Саранск в Мордовии, а сборная Египта, например, оказалась в Грозном, куда не каждый москвич отважиться поехать. Некоторые участники первенства оказались в настоящей российской глубинке: в деревне Рогозино в Московской области и Репино в Ленинградской.

Рассказать миру о российской провинции и вывести ее из изоляции — достойное похвалы намерение государства. К сожалению, усилия предпринимаются на фоне заявлений чиновников, которые свидетельствуют о том, что изолирована не столько провинция, сколько само руководство российского государства. Его менталитет не вписывается в координаты цивилизованного мира.

Так, депутат Госдумы, председатель комитета по вопросам семьи, женщин и детей Тамара Плетнева со всей серьезностью призвала российских женщин не вступать в интимные отношения с иностранцами, приехавшими на чемпионат мира по футболу. Депутат аргументировала свое заявление тем, что к ней часто обращаются отчаявшиеся молодые мамы, у которых иностранцы отобрали детей.

«Эти детишки потом страдают и страдали еще со времен советской власти. Хорошо, если еще одной расы, а если другой расы, то вовсе. Мы своих детей должны рожать. Я не националист, но тем не менее», — сказала Плетнева.

Ее слова напоминают, пожалуй, Америку перед гражданской войной, какое-то далекое колониальное прошлое. Даже Хрущев перед Всемирным фестивалем молодежи и студентов в 1957 году, когда миллионы молодых иностранцев впервые прервали полную изоляцию постсталинского Советского Союза, не прибегал к аргументам о расовой чистоте.

Российский депутат своим заявлением вряд ли обращается к жителям Москвы и Санкт-Петербурга. Те разбираются в подобных вещах и не позволят диктовать себе, с кем им спать, а с кем нет, или какой расы должен быть их партнер. Плетнева обращается как раз к населению той самой провинции, которая по замыслу организаторов в ближайшие недели чемпионата мира по футболу должна открыться миру. Однако сама Плетнева, по-видимому, считает российскую провинцию диким краем, населенным отсталыми туземцами.

Депутат не понимает: если что и доказывает изоляцию России, то это не обнищание российской глубинки, и не то, что мало у кого в России есть загранпаспорт, а расистские и патерналистские заявления, с которыми российская политическая элита обращается к общественности.