Материал переведен проектом Newочём

Традиционно научная фантастика была для нас источником альтернативных взглядов на будущее. Получалось, в основном, ужасно. Главной причиной неудач было предположение о глобальном единообразии.

В оптимистичных сценариях будущего есть либеральное и демократическое мировое правительство, или, может, межпланетная федерация. В антиутопиях — единоличная глобальная тирания. В постапокалиптических романах и фильмах, действие которых происходит после ядерной войны, кажется, что ядерные бомбы упали повсюду, даже в места, удаленные от территорий основных комбатантов и их союзников.

Предположение о единообразии условий в мире будущего избавляет фантастов и сценаристов от необходимости объяснять Китайско-индийский конфликт в 2345 году, позволяя сконцентрироваться на сюжете и главных героях. Но это совершенно нереалистично.

Последний раз все люди находились на более или менее одинаковом уровне технологии и социального устройства в эпоху палеолита. С развитием сельского хозяйства разверзлась огромная пропасть между фермерами и старомодными охотниками и собирателями. Аграрные сообщества тоже претерпели глубокий раскол. Некоторые застряли на уровне неолитических деревень. Другие развились в очень продвинутые, разделенные на сословия империи Азии, Ближнего Востока и Европы.

Индустриальная революция, начавшаяся в Британии в 18 веке и сначала распространившаяся на Западную Европу и Северную Америку, стала причиной еще одного раскола. Около 1900 года различия между человеческими обществами были сильнее, чем когда-либо. Были городские, индустриализованные общества, традиционные аграрные общества и маленькие популяции выживающих охотников и собирателей, придерживающихся привычек каменного века.

К 2100 или 2200 году большинство людей будут горожанами с доступом к современным технологиям, а не деревенскими фермерами. Но даже в индустриальном мире наемных рабочих и больших городов разрыв между богатыми и бедными регионами, скорее всего, останется огромным. Пока некоторые малоразвитые районы будут догонять, передовые уйдут еще дальше.

Разница в благополучии между обществами равноценна разнице в силе. В эру неолита сельское хозяйство позволило земледельческим сообществам уничтожать и вытеснять меньшие сообщества охотников и собирателей. В наши дни считается, что европейцы в основном произошли от неолитических фермеров, вторгшихся в Европу с Ближнего Востока тысячи лет назад, с последующим генетическим вкладом от вторгшихся степных кочевников (которые могли принести с собой предков индо-европейских языков).

Массовые миграции, скорее всего, изменят облик мира в будущем, как это произошло и в прошлом. Благодаря сочетанию контрацепции и либерального индивидуализма, в большинстве развитых обществ уровень рождаемости находится ниже нормы. Основные внутриполитические дискуссии в США и Европе ведутся вокруг того, стоит ли нациям с низкой рождаемостью увеличивать население и рабочую силу, впуская больше иммигрантов. Так как иммигранты происходят из довольно сильно отличающейся культурной среды, вопрос о том, стоит ли включать их в нацию, может вызывать политические распри.

Войн, холодных или горячих, также не хватает в стандартных научно-фантастических версиях будущего. Межпланетные войны не считаются, как и войны с роботами или зомби. Я имею в виду войны между нациями-государствами, или глобальными альянсами или региональными блоками. В «1984» Джорджа Оруэлла, частично вдохновленном «Революцией управляющих менеджеров» Джеймса Бернхема, представлен мир, разделенный между тремя тоталитарными блоками: Океанией, Евразией и Остазией. Мне не приходят в голову никакие другие хорошо известные примеры геополитики из научной фантастики.

Обычно, как было замечено выше, фантасты устанавливают над миром милосердное или деспотичное мировое правительство. Как наш, разделенный в настоящем, мир пришел к тому, чтобы объединиться, редко объясняется. Фантасты известны тем, что затыкают дыры в сюжете, изобретая новые технологии типа «какдвапальция». Политическим эквивалентом какдвапальция будет Мировая Какдвапальцианская Федерация.

Глобальная политическая унификация становится менее, а не более возможной. В 1900 году большая часть человечества управлялась Британской, Французской и другими европейскими империями, за исключением США и независимых бывших колоний Латинской Америки. Если бы Германская империя завоевала Европу и подчинила европейские колонии, она подошла бы к мировому господству.

К 30-м годам для Гитлера уже было слишком поздно захватывать мир. Индустриализация возвела Советский Союз и Японию в ранг сверхдержав за пределами Западной Европы, вдобавок к США, которые потом были потенциально самой сильной страной. Советский Союз был главной угрозой, но у него никогда не было шанса на мировое господство. В 70-е его лидеры претендовали на статус равной сверхдержавы, статус, который их экономика и военно-производственная база не могли поддерживать.

После отказа от борьбы и распада СССР между 1989 и 1991 некоторые американские неоконсервативные и либеральные «ястребы» фантазировали о создании неформальной глобальной американской всемирной власти. Но цена войн в Ираке и Афганистане заставили общественность позабыть об этих фантазиях. Рост количества антиамериканских соглашений между новоиндустриальными Китаем, Россией, Ираном и другими государствами заставляют США выбирать между принятием мер экономии и гораздо большей ценой только за то, чтобы сохранить прежние глобальные позиции. Со временем более богатая и сильная Индия может вместе с США и Китаем составить тройку континентальных сверхдержав, создавая новый оруэлловский шаблон: Океанию, Остазию и Южную Азию.

Вражда между сверхдержавами, демографический коллапс, массовая миграция — три из самых мощных сил, влияющих на облик мира, — едва ли не полностью отсутствуют в классической научной фантастике и более новых романах и фильмах, сформировавших общественные взгляды на этот жанр. Большая часть научной фантастики — это не анализ трендов, а моральные или политические аллегории, как отметил в своем позднем произведении «Мечты, на которых основаны наши штуки» Томас Диш. И, помимо этого, он указал на то, что это в основном детская литература. К сожалению, литературные и кинематографические образы будущего влияют на то, как общество и политики о нем думают.

Это определенно проблема для левых. Марксисты, начиная с XIX века, ожидали, что однажды в будущем какая-то неясная революция создаст глобальную утопию — Мировую Социалистическую Республику Какдвапальции. Когда этот сценарий будущего столкнулся с реальностью, левые марксисты разделились на реформистских социал-демократов, которых было сложно отличить от левых либералов, и коммунистов, которые в странах, где они пришли к власти, вскоре предпочли социализму националистскую реалполитику и дополнительные блага для нового правящего класса.

Тем временем, с начала XX по начало XXI века, многие либералы-центристы вкладывали надежды в международные учреждения: Лигу Наций, Организацию Объединенных Наций, или, из более недавних, проекты транснационального регионализма, такие как Европейский союз. Ожесточенные схватки за власть маргинализировали и Лигу Наций, и ООН, а популисты среди европейцев, вроде британских граждан, голосовавших за Брекcит, теперь хотят, чтобы Евросоюз ограничил свои полномочия или вообще сложил их с себя.

Те представители элит, которые стараются говорить с точки зрения будущего мирового сообщества, говорят современным национальным популистам, что они оказались на неверной стороне истории. Но, возможно, популисты и националисты на верной стороне истории, а элиты обмануты плохой научной фантастикой.