Для юного алтарника Пасхальное воскресенье было чем-то таким, что можно сравнить с финалом Суперкубка. Служба длилась дольше. Облачение было красивее. Прихожане были одеты более празднично. Даже чаши и подносы со Святыми дарами – вином и хлебом – казались более тяжелыми. Когда я надевал облачение перед пасхальным богослужением, мои руки тряслись как перед решающим матчем.

Когда вы принимаете активное участие в Божественной литургии, вы будто играете роль на сцене. Действительно, то удовольствие и боль, которые мы получаем в момент совершения ритуала, во многом похожи на те чувства, которые мы испытываем во время спектаклей или других постановок. И христиане поняли это много веков назад. К примеру, в своей «Исповеди» Августин Блаженный пишет о «театральных представлениях» Карфагена, где он жил: «Почему человек хочет печалиться при виде горестных и трагических событий, испытать которые он сам отнюдь не желает?.. Удивительное безумие!» Августин считал драму, которую он очень любил до своего обращения в христианство, пародией на истинное религиозное переживание. Но что если переживания поклонника драмы тоже реальны и способны привести к настоящим преобразованиям?

Агнец Божий, Сын человеческий, Слово, Путь – с самого начала христиане воспринимали Христа через метафорические образы. В начале 3 века Ориген, один из первых влиятельных теологов христианства, написал, что аллегория и метафора являются чрезвычайно важными инструментами интерпретации значения Священного Писания. В своей «Гомилии на книгу Бытия» Ориген назвал буквальные интерпретации преданий Книги Бытия «глупыми» и охарактеризовал «скудоумие» сторонников буквального прочтения как нечто, «более тяжелое, чем песок на дне моря». С его точки зрения, к примеру, история Ноева Ковчега – это аллегория того, как нужно выживать в церкви, окруженной враждебно настроенным миром.

Иногда я спрашиваю себя, что этот удивительно одаренный человек мог бы сказать о нашем современном мире, где люди, имеющие открытый доступ к информации, о которой  Ориген мог только мечтать, продолжают упорствовать в своем рьяном буквализме – или лучше написать «буквализме» – прочтения библейских текстов. В конце концов, ни один текст невозможно прочесть без интерпретации, а интерпретация всегда – всегда – происходит в воображении, куда может проникнуть как Бог, как и дьявол.

Недавно я давал интервью, приуроченное к выходу моей новой книги «Апостол», где я описал мои многолетние путешествия к предположительным местам захоронения первых учеников Христа. Моему собеседнику было очень интересно узнать, считаю ли я истории, описанные в Библии, правдой или вымыслом. Но я думаю, что это не самая удачная постановка вопроса. Я попытался ему объяснить, что все эти истории – и правдивые, и одновременно ложные, потому что сам акт изложения событий неизбежно искажает эти события. Если даже простое объяснение того, почему влиятельные представители администрации Буша подтолкнули нас к войне в Ираке, сейчас кажется таким же недоступным и затерянным, как Атлантида, то высказываться об однозначной «правдивости» событий, которые произошли в Иудее и Галилее две тысячи лет назад, было бы, если цитировать Августина Блаженного, удивительным безумием.

Если вам интересно мое личное мнение, то рассказы Нового Завета о 12 апостолах – а также о многих других людях и событиях, которые там описаны – это смесь исторически достоверных данных и воображаемой информации, возникновение которой было обусловлено теологическими и евангелистскими задачами и курсом. Такая, с моей точки зрения, разумная позиция, по мнению многих, противоречит вере. Вопрос о том, существовали ли 12 апостолов в том виде, в каком их описывает Библия, – это не тот вопрос, на который можно найти ответ, или который затрагивает наиболее значимые аспекты религиозной веры.

Сейчас можно говорить об историях, которые первые христиане рассказывали друг другу, и о том, как эти истории превратились в основу для понимания христианством самого себя и своих взаимоотношений с Богом. Истории, как сосуды наших верований, зачастую гораздо более интересны и обусловлены конкретной культурой, чем сами верования. По вполне понятным причинам, отношение к библейским текстам как к просто красивым историям очень раздражает некоторых христиан. (Когда во время одного званого ужина на Манхеттене глубоко религиозной Фланнери О’Коннор (Flannery O’Connor) сказали, что Причащение – это всего лишь красивый символ, она ответила: «Что ж, раз это всего лишь символ, к  черту его».) Очевидно, в этом вопросе между верующими и неверующими мало общего: если что-то считается символом, преданием или драмой, можно сделать вывод, что это не может быть правдой.

Фундаменталисты отстаивают свою точку зрения настолько рьяно и зачастую проявляют столько агрессии потому, что они убеждены, что их вера не переживет нефундаменталистское преобразование: их самые глубокие, самые дорогие и самые личные переживания оказываются под угрозой, если рассматривать предания о рождении, смерти и воскрешении Христа как блестящие метафоры. Они оглядываются и видят оскалившихся атеистов с одной стороны и излишне ласковых патерналистов с другой, и обе эти группы приписывают христианскую веру к образным вымыслам. Сторонники буквального прочтения не ошибаются: возможно, их фундаменталистская вера не сохранится. Но я считаю, что есть намного больше способов – более полноценных способов – прочтения библейских текстов, помимо буквального, о чем Ориген писал еще в 3 веке.

Подумайте, ведь Шекспир ничего не знал о возрастной психологии, современной политической теории, экономике или о геноме, однако же мы глубоко уважаем и почитаем его в наше время. Повествование всегда несло и всегда будет нести в себе больший корректирующий потенциал, чем вера, потому что оно не подвержено воздействию простых фактов. Именно поэтому те люди, которые умеют находить смысл в искусстве, не утруждают себя заявлениями о том, что они не могут найти смысл в религии, и наоборот: что есть рассказы и предания, если не религия на время? Что есть читатели, если не временные фундаменталисты?

В светлый праздник Пасхи подумайте о том, что всех нас объединяет: необходимость привнести порядок в наши жизни, стремление к причастности к чему-то большему, любовь к рассказам и преданиям. Бог – это часть той же бесформенной реальности, что и мысль, литература, искусство – таких же реальных, как и все те кусочки информации, которые невидимо струятся сквозь этот мир, каким-то неведомым образом порождая осознание его смысла. В этом отношении все, что движется и формирует нас, реально. И уже совершенно неважно, насколько все это правдиво.