Одной из жертв пандемии covid-19 стал Парад Победы, который российские власти планировали провести 9 мая на Красной площади в Москве. Этим парадом Россия планировала отпраздновать 75-летнюю годовщину победы союзников над нацистской Германией во Второй мировой войне и героическую борьбу Красной Армии. В ходе этого парада российская армия должна была продемонстрировать военную технику новейшего поколения. Впервые за много лет Москва ожидала приезда многочисленных делегаций с Запада. В 2015 году представители западных государств не приехали на масштабные парады, приуроченные к празднованию 70-летней годовщины победы, которые проходили в Москве и Пекине. В 2020 году они не приедут из-за сложной эпидемиологической обстановки.

В этой ситуации присутствует некоторая ирония, поскольку по крайней мере в англоязычных странах пандемия covid-19 вернула Второй мировую войну в общественное сознание. В Великобритании упоминания о той войне звучат постоянно. С момента своего чудесного выздоровления премьер-министр Великобритании Борис Джонсон как будто хочет одновременно быть и Уинстоном Черчиллем, и Клементом Эттли (Clement Attlee). В отчаянных попытках запастись аппаратами ИВЛ и индивидуальными средствами защиты многие страны обратились к модели военной экономики. Согласно текущим прогнозам, в США коэффициент государственного долга по отношению к ВВП превысит уровень, который был зафиксирован в период Второй мировой войны.

Дело не только в пандемии covid-19. За последние полтора года мы часто слышали упоминания о Второй мировой войне как о моменте коллективной мобилизации. Члены правительства Франклина Рузвельта испытали огромное воодушевление после его призыва создать гигантский воздушный флот, прозвучавшего в 1940 году. Если Соединенные Штаты сумели сделать подобное тогда, то почему сегодня они не могут провести зеленую промышленную революцию? Упоминания о Бреттон-Вудской конференции 1944 года стали привычным явлением как среди сторонников реформ глобальной финансовой системы, так и среди защитников классического мультилатерализма на Всемирном экономическом форуме в Давосе.

День Победы, который на Западе отмечается 8 мая, а в России — 9 мая, может предоставить нам возможность повторить подобные жесты. Однако этот день также должен стать подходящим моментом для того, чтобы задуматься об искажениях событий прошлого и о том, как подобное использование истории может негативно влиять на современную политику.

***

Если Китай и Россия используют образы Второй мировой войны для разжигания националистических настроений, то странность ее восприятия на Западе заключается в том, что ее кровавость не нашла отражения в коллективной памяти жителей западных стран. Часто, особенно в реформистском дискурсе, эта война рассматривается как момент коллективной организации и мобилизации, из которого практически полностью удалили кровавый компонент.

Фашистская операция Blitz («Блиц») позиционируется как момент национальной солидарности, и при этом полностью отрицается горькая правда о том, что жертв среди гражданского населения Лондона, Бирмингема и других городов на юге Англии оказалось так много из-за того, что экономное консервативное правительство в свое время не обновило старые системы противовоздушной обороны. Радикально настроенные эксперты аналитических центров, консультирующие члена Палаты представителей США Александрию Окасио-Кортес (Alexandria Ocasio-Cortez), обращаются к образам эшелонов бомбардировщиков, разумеется, летавших на высокооктановом авиационном топливе, забывая, однако, упомянуть о том, что те самолеты должны были нести огонь и разрушения многим городам Европы и Японии. В результате какой-то творческой перестановки Бреттон-Вудская конференция предстает перед нами скорее как послевоенная конференция, в ходе которой мировые державы договорились о создании нового экономического порядка, основанного на принципе сотрудничества, а вовсе не как встреча в период войны — к тому же совпавшая по времени с решающей битвой в Нормандии и уничтожением группы армий «Центр» на Восточной фронте — членов одерживающей победу коалиции во главе с Соединенными Штатами.

Пик исторического переосмысления достигается тогда, когда немецкие и французские дипломаты оглядываются на 1945 год и искренне уверяют друг друга в том, что это был момент, когда они научились ладить друг с другом и не повторять ошибки карательного Версальского договора. Однако к истине гораздо ближе как раз обратное. Союзники поняли, что просто принудить Германию к безоговорочной капитуляции было ошибкой. Когда в мае 1945 года бои наконец прекратились, лучшим вариантом действий было попросту стереть Германию с карты.

Одним из наиболее примечательных в историческом смысле аспектов 1945 года стало то, насколько поздно случилась капитуляция Германии. С июня 1944 года, когда немцам не удалось отразить высадку союзных войск в Нормандии, даже самым недалеким членам руководства Вермахта стало понятно, что Германия проиграет. Но Третий рейх заставил свой народ сражаться до самого конца, что повлекло за собой огромные потери как среди немцев, так и среди тех, кто против них сражался. Япония ассоциируется у нас с мифами о камикадзе, но эта страна капитулировала еще до вторжения на ее острова. Немецкому сопротивлению пришел конец, когда советские и американские силы соединились, не оставив между собой ни одного живого немца. Неудивительно, но по мере приближения окончательного поражения многих представителей режима Адольфа Гитлера преследовали апокалиптические образы «конца Германии» — исхода, который они неосознанно старались претворить в жизнь своими собственными действиями.

Смысл акцентирования внимания на кровопролитии заключается не в том, чтобы поставить под сомнение его обоснованность в ходе лицемерных рассуждений об этике. Смысл в том, чтобы поставить под сомнение те образы 1945 года, которые сформировались в 21 веке — в которых кровопролитие как правило обходится молчанием, а послевоенный мир предстает результатом слияния позитивных энергий солидарности, мобилизации и сотрудничества. Такой образ заставляет нас терять из виду то, какой Вторая мировая война была на самом деле и как она изменила мир. Весной 1945 года три типа войны сошлись в одной точке, чтобы поглотить Третий рейх, и каждый из них продолжает оказывать воздействие на мир вплоть до сегодняшнего дня.

Первым типом стало столкновение гигантских сухопутных сил в совокупности с мощью тактической авиации, кульминацией чего стала битва за Берлин. Это была в первую очередь война между Вермахтом и Красной Армией, и именно в результате этой кровавой бойни советская армия стала самой сильной сухопутной армией в мире. Это послужило основой господства Советского Союза на всей территории Восточной Европы и Дальнего Востока, где советские войска разгромили японскую империю в Манчжурии августе 1945 года. В основе этого господства лежала традиция, уходившая своими корнями в далекое прошлое, через великую битву с Наполеоном к моменту рождения России как современной военной державы при Петре Первом. Эта же традиция обуславливает тот факт, что и сегодня применение военной силы является неотъемлемой составляющей российского государственного управления. И именно эту традицию президент России Владимир Путин надеялся продемонстрировать на этой неделе на Красной площади.

Вторым типом войны, который был представлен в 1945 году, была масштабная колониальная война, начатая Третьим рейхом шестью годами ранее, кульминацией которой стало вторжение Красной Армии на территорию Германии. Советские солдаты крайне жестоко обошлись с гражданским населением Германии, что особенно ярко проявилось в сексуальном насилии над немецкими женщинами, и это придало новые оттенки понятию расовой войны. Сразу после окончания войны по всей Восточной Европы начались этнические чистки в отношении немцев, что в тот момент стало самым масштабным насильственным переселением людей, — по некоторым оценкам, тогда вынужденными переселенцами стали 12-14,6 миллиона человек. Это повлекло за собой существенные изменения в этнической карте Европы и завершило формирование логики этнонационализма, основой которого стали националистические движения 19 века. Причина, по которой репарации, выплаченные Германией, не оказались еще больше, заключалась в том, что значительную часть ее территорий уже у нее отняли, а значительную часть имущества — уже захватили.

(1945 год ознаменовал собой не только окончание великих колониальных завоеваний. Тот год стал моментом зарождения их противоположности — нового типа революционной антиколониальной крестьянской войны. Коммунистическая партия Китая при Мао Цзэдуне позже предъявит свои права на эту традицию. Однако точно такую же войну вели против Германии советские партизаны, а также партизанские армии Иосипа Броза Тито в Югославии. После 1945 года такие войны привели к изменениям на огромных территориях Азии и Африки.)

Наконец, воздушная война и ее близкая родственница, морская блокада, стали ярчайшим воплощением современного режима войны, в которое Великобритания и Соединенные Штаты вложили огромное количество усилий. Берлин, куда Красная Армия устремилась начиная с 16 апреля 1945 года, был заблаговременно разрушен в результате атак британских и американских бомбардировщиков, которые начались с ноября 1943 года. Британские и американские самолеты сбросили на германскую столицу 69 тысяч тонн взрывчатки, а за последние две недели войны советские войска добавили к этому еще 40 тысяч тонн артиллерийских снарядов. К 1943 году Лондон и Вашингтон уже получили полный контроль над океанскими маршрутами и большей частью воздушного пространства в мире. Именно та масштабная кампания породила технологии современной логистики, радиолокации и эхолокации, новое поколение самолетов с реактивными двигателями, а также Манхэттенский проект. Между тем бесплодные попытки Германии найти достойный ответ военной авиации Запада породили программы по разработке баллистического оружия. К концу войны камеры, установленные на ракетах V-2, которые запускались вертикально вверх, а не на Лондон или Антверпен, позволили впервые увидеть внешнюю границу атмосферы Земли.

***

Что удивительно, есть историки, готовые отстаивать приоритетность одного из этих трех типов войны. Но в этом случае теряется суть. Вторая мировая война стала такой, какой она была, именно благодаря сочетанию всех этих трех типов, — она стала глобальной, гиперсовременной конфронтацией военно-воздушных и военно-морских сил, величайшим сухопутным конфликтом в истории и предсмертными муками колониальной войны. Страны нацистского блока капитулировали, оказавшись под огромным давлением на всех этих фронтах, от Атлантического океана до небес над Тихим океаном, от Северной Африки до Украины и внутренних районов Китая. Однако сложная многогранность этой войны породила такую же сложную многогранность ее последствий.

Поражение стран-зачинщиков — Германии, Италии и Японии — было абсолютным. Но ни одна из этих стран не была уничтожена так, как они этого боялись. Несмотря на все разрушения, с которыми Германия столкнулась в 1945 году, «конец Германии» оказался всего лишь мрачной фантазией националистов, а вовсе не послевоенной реальностью. К 1950-м годам Германия, Италия и Япония снова поднялись на ноги и присоединились к западному блоку.

Между тем британцам, французам и голландцам — хотя в итоге они оказались на стороне победителей, — Вторая мировая война принесла конец их империям. Те поражения, которые они потерпели с 1940 по 1942 год, спровоцировали в их колониях резкие перемены, которые продолжались вплоть до дойны во Вьетнаме 1950-х годов. Что касается Великобритании, одна из составляющих алхимии исторической памяти заключается в том, чтобы переосмыслить 1945 год как момент формирования новой национальной идеологии, основанной на принципах государства благосостояния, — как будто Британской империи никогда и не было. Битва за Дюнкерк привела к созданию Национальной системы здравоохранения. И в этой ограниченной национальной истории нет места позорному поражению в Сингапуре в феврале 1942 года, жестоким репрессиям в отношении движения «Вон из Индии» («Quit India»), а также голоду в Бенгалии 1943 года.

Во Второй мировой войне неоспоримыми победителями стали Соединенные Штаты и Советский Союз, которые и поделили мир между собой. Называть то, что получилось в итоге, «империями» — значит не иметь исторического воображения. В сравнении с империями, существовавшими прежде, блоки, возникшие после начала холодной войны, представляли собой новомодные скопления силы, основанные на гораздо более осознанном понимании глобального военного порядка, идеологий и экономического развития. Военные модели промышленного производства и организации сохранялись долгое время после 1945 года, что резко контрастировало с обстановкой после окончания Первой мировой войны. Самое значимое проявление непрерывности мобилизации было отмечено в области энергии. Вторая мировая война заложила основы атомной эпохи и повсеместного применения нефти в качестве основного двигателя экономического роста после 1945 года. Победа союзников и их послевоенное процветание было основано не только на их более совершенной политической и социальной организации, но и на их гораздо более активной мобилизации природных ресурсов.

С точки зрения 21 столетия, если и существует какая-то общая историческая интерпретация, в рамках которой воздается должное 1945 году, то в центре нее стоят вовсе не такие международные организации, как институты Бреттон-Вудса или государства национального благосостояния. В центре нее стоит то, что историки окружающей среды 21 века называют «Великим ускорением» — широкомасштабное и резкое ускорение расходования человеком природных ресурсов, которое достигло переломного момента в середине 20 века. Благодаря своим глобальным масштабам, многоплановой интеграции суши, моря и воздуха, а также своей невероятной интенсивности, Вторая мировая война стала одновременно предвестником и двигателем этого процесса, который продолжается по сей день.

Разумеется, когда эта война упоминается в выступлениях политиков, она может служить множеству целей. В той версии, которая чаще всего возникает в англоязычном мире, эта война совмещает в себе идеи солидарности и умеренного патриотизма, с помощью которых можно достичь самых разных целей. Однако она также может внушать своего рода стремление уйти от действительности — прогрессивный политический эквивалент детской видеоигры GI Joe. Это не те настроения, которые должна внушать годовщина разгрома Третьего рейха. Эта годовщина должна напоминать нам о тех гигантских политических и материальных силах, которые были мобилизованы, чтобы достичь победы, о невероятной жестокости и той цене, которую пришлось заплатить. Она должна напоминать нам о том, насколько мы сегодня далеки от той реальности — от ее опасностей и новых возможностей одновременно.

Адам Туз — профессор истории и директор Европейского института при Колумбийском университете. Его новая книга называется «Сокрушенные: как десятилетие финансовых кризисов изменило мир» (Crashed: How a Decade of Financial Crises Changed the World). В настоящее время он работает над историей климатического кризиса.