Джилл Доэрти (Jill Dougherty), подводя недавно итоги дискуссии в организации «Мэйфлауэр Групп» о кризисе в Керченском проливе, написала: «Нынешняя стратегия Америки в отношении России попросту не работает. Вместо этого она связывает нам руки. Она делает Россию более агрессивной во внешней политике и менее демократичной во внутренней».

В теории американская политика по отношению к России должна базироваться на двух неразрывно связанных требованиях: сдерживать и/или останавливать действия России, против которых мы возражаем, или которые угрожают нашей безопасности (либо безопасности наших союзников), и одновременно контактировать в поисках областей взаимных интересов, где сотрудничество дает положительный результат обеим сторонам. Почти никто не станет возражать против такой формулировки. Но проблема в том, что претворить ее на практике Соединенным Штатам оказалось чрезвычайно трудно. Отчасти это объясняется уверенностью Америки в том, что существовавший в 1990-е годы мировой порядок (так называемый однополярный мир) — это норма, а не отклонение от нее. В тот период времени ни одна страна или группа стран не могли помешать США проводить в жизнь собственный курс на международной арене. Эти страны либо соглашались в общем и целом с такой политикой, либо просто не могли ей ничего противопоставить, так как у них не было ни сил, ни средств, чтобы серьезно наказать Вашингтон за его действия. В целом, если и были какие-то сдерживающие США факторы, то они носили внутренний характер в виде того бремени, которое готово было взять на себя американское общество, желавшее получить мирные дивиденды после холодной войны.

Сейчас, когда мы приближаемся к середине 21 века, мир начинает «входить в норму» в плане общих закономерностей истории человечества. Соединенные Штаты остаются главенствующей военной и экономической державой в нашем мире, и это не вызывает никаких сомнений. Америка обладает огромными запасами мягкой и жесткой силы, которая помогает создавать стимулы для других стран, дабы они действовали в соответствии с ее предпочтениями. Но сейчас появились другие страны, обретшие или вернувшие себе силы и средства для противодействия американскому доминированию или для отстаивания собственных интересов и целей. А у политического истэблишмента США нет опыта и, осмелюсь сказать, терпения, чтобы вести дела с соперниками.

В частности, Вашингтон так и не понял, в чем разница между «соперником» и «врагом». Соперник ищет преимущества, но он обычно согласен на общий набор правил взаимодействия и далеко не всегда считает соперничество антагонистическим или враждебным. У нас же есть обыкновение сваливать конкурентов, соперников и врагов в одну кучу, не видя между ними разницы. Либо же мы исходим из того, что сам факт соперничества с нами (в торговле, технологиях, ради получения преимуществ) следует считать признаком враждебности. Из-за этого в последние годы возникла новая напряженность в наших отношениях с давними европейскими и азиатскими партнерами в вопросах безопасности.

Очень важно также понять различие между соперничеством и враждой в отношениях с Россией. Если в 1990-е годы эта страна хотела стать частью Запада, то теперь она превратилась в нашего соперника. Можно ли контролировать такое соперничество, которое ведется за геополитическое влияние и за геоэкономические преимущества, в рамках каких-то общих механизмов взаимодействия? Если нет, это будет иметь последствия для американской политики, поскольку США придется решать, сколько времени, ресурсов и внимания уделить преодолению вызовов со стороны России (и на какие вызовы США могут не обращать внимания). Здесь мы также возвращаемся к тому вопросу, который на протяжении десятилетий определяет американскую стратегию в Евразии: надо ли и дальше препятствовать сближению между Москвой и Пекином, которое дает стимулы России и Китаю активнее сотрудничать друг с другом против США?

Чтобы обращаться с Россией как с серьезным соперником, надо понять, как с ней соперничать, учитывая размеры ее экономики и способности населения. Серьезный соперник имеет возможность выдержать наказание с приемлемыми потерями (эффективность западных санкций против России — наглядное тому подтверждение), а также поднять ставки и издержки (что Россия сделала на Ближнем Востоке). Москва способна это делать, потому что в ближайшей и среднесрочной перспективе у нее будет достаточно резервов, от которых невозможно отмахнуться, и по которым нельзя строить прогнозы негативных тенденций в России после 2050 года. Вступив в это соперничество, американский политический истэблишмент должен понять, заключается ли его цель в сдерживании России и в ее принуждении к смене курса, или цель состоит в том, чтобы устранить Россию как крупную державу, перейдя от сдерживания и принуждения к более решительным действиям, дабы спровоцировать и ускорить те факторы, которые приведут к упадку российской мощи. Первая цель применима к сопернику, а вторая — к врагу. Но само собой разумеется, вторая стратегия является более дорогостоящей и рискованной, особенно из-за того, что мы имеем дело с ядерной державой.

Мы называем Россию «почти равным нам по силам соперником», исходя из того, что это одна из немногих стран, способная демонстрировать силу за пределами своих непосредственных границ, особенно военную силу. Россия «почти равная» из-за своего населения, военно-промышленного комплекса и ресурсного богатства, которые являются гарантией того, что даже если эта страна столкнется с долгосрочными проблемами, она останется важной силой на международной арене на период работы нескольких следующих президентских администраций в США. Когда имеешь дело с почти равным по силам соперником, есть два стратегических выбора. Первый выбор — превратить почти равного соперника в почти равного партнера. А второй — превратить почти равного соперника (и потенциального врага) в соперника, который гораздо слабее тебя. Опять же, это очень разные направления стратегии, и при их реализации надо использовать очень разные наборы политических инструментов. И кроме того, они чреваты разными издержками и последствиями.

Я украду вывод Джилл Доэрти, выдав его за свой собственный:

«Нам надо переосмыслить наши отношения и подходы к России. Конфронтация в сочетании с бесконечными санкциями это не ответ, пусть даже санкции порой являются оправданными. Но и лозунг „Давайте дружить" тоже не пойдет. Ради нашей безопасности нам нужна продуманная и поддерживаемая обеими партиями стратегия, в основе которой лежит реалистичное понимание того, почему мы вообще думаем о России».

Это значит, что мы должны не только бороться с тем, что нам не нравится в российском поведении, но и думать о том, что мы готовы сделать и сколько готовы за это заплатить.

Николас Гвоздев — профессор кафедры экономической географии и национальной безопасности Военно-морского колледжа США, и пишущий редактор «Нэшнл интерест».

Изложенные в статье взгляды принадлежат автору.

***

Комментарии читателей

Mkalenjin

Проблема здесь заключается в косной точке зрения Запада на Россию, которая больше смахивает на пропаганду.

Но в конечном итоге США проиграют, поскольку Россия учится жить в условиях оказываемого на нее давления (режим санкций) и приспосабливается к нему. В то же время, она расширяет свое влияние, обретая новых друзей, в том числе, среди бывших союзников США, таких как Саудовская Аравия, Индия и ближневосточный регион в целом.

США надо полностью пересмотреть свою внешнюю политику.

VadimKharichkov

Я недавно смотрел заявление представителя США в ООН Никки Хейли об инциденте в Керченском проливе. Она даже слово «Керчь» не смогла правильно произнести (назвал это город «Керк»). Такие ляпы и ошибки в отношении России весьма характерны для американской политической риторики.

Поэтому я исхожу из следующего. Либо у нынешнего политического истэблишмента США очень искаженные и ущербные представления о России, либо люди, принимающие решения, прекрасно все понимают, но действуют по правилам циничной антагонистической игры. Либо и то, и другое; но те марионетки, которые выступают с такими заявлениями, полные идиоты.

Gary Sellars

Зря стараетесь. Уверенные в собственной исключительности страны не думают о мнении других, какими бы обоснованными они ни были. Они хотят получить то, что хотят, они хотят получить это немедленно, и они не желают слышать слово «нет». Трехлетние дети — они точно такие же.