Сейчас, когда существование межобщинной напряженности было признано даже бывшим министром внутренних дел Жераром Коллоном, журналист Ив Маму обвиняет французскую элиту в том, что она не уделила должного внимания иммиграции и закрыла глаза на исламизацию страны.

«Фигаро»: Как вам кажется, иммиграция и исламизация приведут к тому, что французы не смогут «быть нацией»? Какую связь вы проводите между предполагаемым подъемом ислама и развалом французской нации?

Ив Маму: Книга «Великое отречение» представляет собой попытку восстановить картину. Я старался понять, как и почему параллельно с французской нацией начала постепенно формироваться исламская нация. Громкие заявления бывшего министра внутренних дел Жерара Коллона (Gérard Collomb) после сдачи полномочий премьеру Эдуару Филиппу (Edouard Philippe) указывают на то, что противопоставление двух этих наций в современной Франции влечет за собой риск столкновения. Как сказал Коллон, сегодня мы (то есть мусульмане и немусульмане) «рядом друг с другом», однако нет гарантии, что завтра мы не окажемся «друг против друга». Сценарий самой настоящей гражданской войны был отмечен тем, кто на протяжении полутора лет каждый день имел перед глазами все отчеты полиции и жандармерии.

Жерар Коллон — часть французской политической элиты. Он ушел со своего поста с заявлением о том, что гражданская война не за горами. Все это уже подтверждает выбранное мной название «Великое отречение». Как бы то ни было, предупреждение со стороны действующего министра произвело бы больший эффект. Раз он произнес эти слова уже на пороге, некоторые СМИ даже не отметили их.

Гражданская война означает раскол нации. Не знаю, случится ли она, но мне показалось важным задуматься о существовании двух наций на одной территории. Иногда к такому столкновению наций ведут плохо очерченные границы. Во Франции же исламская нация была сформирована. Она стала результатом политики. Французская элита, то есть государственный аппарат, политические партии, эксперты, мэры, СМИ, деятели культуры — все они по ряду причин и на протяжении нескольких десятилетий (и по сей день) поддерживали и оправдывали мусульманскую иммиграцию.

Такие преференции элит по отношению к исламу создали настоящую пропасть между верхами и низами Франции. Публикуемый каждый год Парижским центром политических исследований индекс доверия прекрасно отражает это явление: большинство французского населения испытывает в отношении политического класса целую гамму чувств — от неприязни и отвращения, до отторжения и безразличия. Что представляет собой этот разрыв между верхами и низами общества? По мнению людей, это чересчур инвазивный ислам и избыточная иммиграция.

Любопытно, что индекс щадит два института — армию и полицию — показатель доверия к которым составляет почти 80%.

— Быть может, но разве этого достаточно, чтобы утверждать, как это делаете вы, что исламизм и иммиграционизм были спланированы, разработаны, прописаны и подготовлены заранее?

— Иммиграция была намеренным и организованным явлением, однако возникшая в ее результате исламизация не была в планах. Раз иммиграция продолжается, несмотря на исламизацию, наша элита явно считает ее незначительной. Или ей просто все равно. Я же хотел подчеркнуть именно это безразличие, которое несет в себе риск гражданской войны.

То упорство, с которым Государственный совет содействовал формированию исламской нации во Франции, просто поражает. Я привожу в книге все постановления Государственного совета в пользу мусульманской иммиграции, ношения вуали, буркини, никаба, многоженства. То же самое касается и Конституционного совета, который посчитал, что в государственных интересах позволить множиться салафитским школам и упразднить «во имя солидарности» ответственность тех, кто содействуют нелегальной иммиграции. Моя книга также отмечает странную слепоту Центра светского государства в тех случаях, когда речь заходит об исламе, и непонятную чуткость Высшего совета теле- и радиовещания к требованиям мусульманской аудитории.

У всех утверждений в моей книге есть источники. В «Великом отречении» порядка 700 примечаний и ссылок. Анализ этих проверенных и подтвержденных фактов позволяет сделать следующий вывод: французская элита на самом деле отдает предпочтение исламу.

Это возвращает нас к вашему первому вопросу. Сегодня не только ислам мешает созданию нации. Элита тоже больше этого  не хочет.

— «Свирепствующий сегодня политический антирасизм никогда не ставил перед собой целью борьбу с расизмом». Что вы имеете в виду?

— Я что-то не заметил подъема антирасистких организаций против рэпера Ника Конрада, который пел об убийстве белых людей и белых детей в колыбелях. Или против «Коренных жителей Республики» на пару с профсоюзом «Сюд Эдюкасьон», которые проводят закрытые для «белых» семинары. Или против Медина, который мечтает повесить безбожников на Голгофе. Или против телеведущей Эрнотт и министра культуры Ниссен, которые хотят, чтобы на телевидении было меньше «белых».

В то же время когда Эрик Земмур (Éric Zemmour) заявил о высокой доле иммигрантов в тюрьмах, а Жорж Бунсуссан (Georges Bensoussan) попытался объяснить, что среди большей части мусульманского населения Франции свирепствует антисемитизм, антирасистские ассоциации объединили усилия, чтобы отправить их под суд. Во имя борьбы с расизмом!

Эти примеры позволяют очертить зону действия антирасизма: все сводится к тому, чтобы заткнуть рот критике «разнообразия». Причем «разнообразие» — это не просто туманный антирасистский лозунг. В моей книге я доказываю, что «разнообразие» — это политика. Ее продвигают субсидируемые государством антирасистские организации, школы, где уже с начальных классов предлагают учить арабский язык, Министерство культуры с его финансированием «разнообразия» в кино и театре, Французская ассоциация нормализации с рейтингами «разнообразия» предприятий, Высший совет теле- и радиовещания, который своим индексом «разнообразия» мечтает насадить чуть ли не этнические квоты на каналах, а также самые разные лоббисты вроде «Клуба XXI» Хакима аль-Карави и ассоциации «Сосуществование»….

«Великое отречение» доказывает, что политический антирасизм и риторика разнообразия не нацелены на борьбу с расизмом. Это инструменты изменения сознания. Они вбивают в головы мысль о том, что «цветные» иммигранты — по умолчанию жертвы. Службы премьер-министра сейчас распространяют ролики против сексуальной агрессии. В одном из них белый мужчина нападает на девушку магрибского происхождения, которую защищают белая женщина и черный мужчина. Этот идеологический ролик сводит сексуальную агрессию к белым мужчинам и не хочет признавать, что ее могут проявлять и цветные «жертвы». Я уверен, что формирование образа жертв у цветных французов способствует нынешней агрессии.

— Кого именно вы имеете в виду, когда говорите «элита»? Можно ли сложить всю политическую, экономическую, культурную и информационную ответственность в одну корзину?

— Моя книга рассматривает политические партии, Министерство юстиции, антирасистские ассоциации, вузы, школу, экспертов, интеллектуалов, мир кино и театра, а также некоторые другие группы… Все эти группы и ведомства работают в собственной области над продвижением «разнообразия» и связанной с ним «совместной жизни». Я уже упоминал Государственный совет, Конституционный совет и Высший совет теле- и радиовещания. Я также привожу примеры интеллектуалов, которые подписывают петиции и устраивают в СМИ расправу над любым общественным деятелем, чья точка зрения отличается от их собственной.

Алжирский писатель Камель Дауд убедился в этом на собственном опыте, когда заявил, что массовые изнасилования в Кельне в 2015 году были связаны с импортом в Германию патриархальной культуры отношений полов. Эксперты оправдывают и поощряют иммиграцию во имя предположительной пользы для экономики. Министерство юстиции нарушает свободу слова Земмура и Бансуссана. У меня 600 страниц примеров логики, которые поддерживают друг друга и вместе содействуют революции «сверху».

За 30 лет французское общество отошло от светской республиканской модели и перешло на мультикультуралистскую, коммунитаристскую и антисветскую модель. Речь идет о настоящей революции, которая до сих пор продолжается на наших глазах. Политическая, экономическая и ведомственная элита отказалась от светской республиканской модели, не спросив мнения населения. Французская элита стоит за сильнейшим сломом века, который также означает слом демократии и светского общества. И чего ради? Боюсь, что выгоду из всего этого может извлечь только исламизм.

— На политиках, по-вашему, лежит особая ответственность за распространение исламизма. В том числе и на Национальном фронте. Почему?

— Национальный фронт сыграл роль пугала. Одно лишь его существование помешало формированию серьезного обсуждения тем ислама и иммиграции. Находящиеся на грани расизма и антисемитизма выходки Жана-Мари Ле Пена (Jean-Marie Le Pen) способствовали гегемонии антирасистской риторики. Марин Ле Пен (Marine Le Pen) пыталась изменить образ партии, но ущерб был уже нанесен. Причем, его эффект сохраняется по сей день.

Что касается левых правительств, на них лежит историческая ответственность, о чем я пишу в «Великом отречении».

— Вы вините политиков, особенно левых («исламо-левацких»), в клиентелизме, однако сами признаете в предисловии, что мусульмане стали неотъемлемой частью французского общества. Так, разве политики не должны обращаться в том числе и к ним?

— Клиентилистские левые заигрывают с исламским коммунитаризмом: огромные субсидии на постройку мечетей, женские часы в бассейнах. Все для того, чтобы получить голоса мусульман. Исламо-левацкие течения сопровождают исламистскую агрессию в стремлении заполучить власть. Это два разных течения, однако оба они пользуются мусульманами как инструментом завоевания власти.

Использование ислама левыми вырыло могилу светскому обществу. Хотя светское общество — не пустой звук. Это гражданское пространство. То, в свою очередь, создает условия для политики, поскольку избавлено от всех тех тем, которые не относятся к дискуссиям и переговорам. Светская система ограничила религию домом и храмом, вывела ее из политического пространства. Левые же вернули религию (прежде всего, ислам) в политическую сферу, посеяв тем самым зерна гражданской войны.

Светская республика должна признавать только граждан, а не общины, тем более религиозные. Позиции наших правых и левых политиков о том, что республика должна мечети мусульманам, — это ошибка и предательство. Ошибка, потому что это усиливает мусульманский коммунитаризм и сепаратизм. Предательство, потому что долг республики в том, чтобы обеспечить всем французам, вне зависимости от веры и цвета кожи, образование, свободу слова и мысли.

— Вы также много критикуете церковь. Но разве та не играет свою роль, когда выражает сострадание по отношению к мигрантам? Стоит ли всегда сводить все к политике?

— Роль журналистов не в том, чтобы принимать видимость за действительность. Когда Макрон отправляется в Колледж Святого Бернара и заявляет высоким представителям французского католицизма о том, что нужно «починить» разорванную связь церкви и государства, что это, по-вашему? Правильный шаг? Нет, это политика. Он обращается к католической церкви, которая уязвлена столетием светского государства и утечкой верующих. Он говорит ей: забудем о светском государстве, возвращайтесь в политику. Зачем это Макрону? Чтобы найти союзников в большом проекте под названием «французский ислам». Макрону нужны союзники, чтобы избавиться от светского общества. И разве есть тут лучший союзник, чем церковь?

Что касается сострадания церкви по отношению к мигрантам, стоит напомнить, что оно носит избирательный характер. Церковь не защищает египетских коптов во время бойни в Египте и почти не протестует против настоящей этнической чистки, которая коснулась восточных христиан. Молчит она и об убитых «Исламским государством» (запрещенная в России террористическая организация — прим. ред.) езидах. Такой избирательный подход к состраданию вызывает вопросы. В книге я пытаюсь показать, что показная благотворительность церкви по отношению к мусульманам — тоже политика.

— Что касается СМИ, вы видите в них «фальсификаторов истины»?

— Несколько дней назад в новостях по «Франс 2» вышел репортаж о настоящей эпидемии нападений с ножом в Лондоне. Но точно такая же эпидемия свирепствует во Франции, и все СМИ молчат о ситуации. Только пролистав провинциальную прессу, газету за газетой, осознаешь масштаб каждодневного и нередко смертельного насилия. Когда газета пишет о нападении с ножом, нам не известно имя нападавшего и его мотивы. Словно тут есть какое-то стремление к анонимности. Подавляющее большинство СМИ участвуют в сломе века. Они больше не говорят о проблемах, а проповедуют «разнообразие» и «совместную жизнь».

Ив Маму (Yves Mamou), бывший журналист «Монд», «Канар Аншене», «Либерасьон» и «Трибюн».