Украина — Попасть в Киев — значит достичь точки отсчета нынешней конфронтации между Россией и Западом. Какой бы хронологии вы ни придерживались, начало украинского конфликта — это поворотный момент кризиса. Весной 2014 года Москва провела в Крыму референдум сомнительной законности, легший впоследствии в основу его аннексии. На помощь сепаратистам Донбасса Россия пустила в ход войска, отрицая при этом само их существование. Утверждая, будто действуют от лица народа, хотя спросить сам народ они не удосужились, эти сепаратисты провозгласили Донецкую и Луганскую народные республики. Эти события последовали за изгнанием украинского президента, которое на Западе назвали революцией, а Россия осудила как переворот. Сегодня Россия держит Крым железной хваткой. Самопровозглашенные же народные республики оторваны от остальной части страны линией соприкосновения, которая несет обеим сторонам лишь мучения, перестрелки и смерть.

В более широком смысле украинский конфликт — это компактное воплощение представлений Запада о России и России о Западе, своего рода миниатюрная модель. С точки зрения Европы и США, это типичное проявление путинизма. Вмешательство Москвы диктовалось страхом перед цветными революциями — народными восстаниями, которые уже привели к падению ряда пророссийских правительств на постсоветском пространстве — и ее стремлением пресечь дрейф бывших советских республик в сторону Европы и НАТО. Это вмешательство повлекло за собой применение грубой силы — словно отзвук российских кампаний в Грузии (до Украины) и в Сирии (после нее) — а также вопиющие нарушения суверенитета, одностороннее изменение государственных границ. Наконец, Россия полагалась на вооруженных миньонов и различные формы гибридной войны. Кремль оправдывал свое вмешательство либо закидывая оппонентов грязью (противники на Украине были объявлены неонацистами, а в Сирии — террористами, хотя в обоих случаях эта характеристика справедлива лишь для крошечного меньшинства), либо напуская туман на действия российских военных.

Российская версия событий отличается разительно, но от этого как будто не выглядит менее искренней. Российская риторика твердит о постоянных попытках Запада унизить Москву и его посягательствах на ее сферы влияния. О требованиях подчиниться представлениям Запада о мировой безопасности. О нарушенных обещаниях, самое болезненное из которых — то, которое русские приняли за клятву не расширять НАТО на восток. Гнев и возмущение Запада вкупе с его санкциями скорее укрепляют Путина в этой доктрине, чем ослабляют его положение. Их воспринимают как лицемерие — ведь те же самые государства ранее вторглись в Ирак и Ливию, поставляли оружие повстанцам-сектантам в Сирии, сравняли с землей Мосул и Ракку, прикрываясь войной с терроризмом, изменили границы послевоенной Европы, признав Косово, и вмешивались в демократические выборы начиная с Италии 1940-х и заканчивая Сербией в 2000-м. С точки зрения Запада, события на Украине — типичный путинский сценарий. Для Путина же — это момент расплаты.

Достигший безвыходного положения украинский кризис отражает разрыв более широкий и, пожалуй, на настоящем этапе вовсе непреодолимый. Киев и Москва в принципе поддержали Минские соглашения — и это единственные законные рамки для решения конфликта. Минские соглашения предполагают перемирие, проведение местных выборов в Донецке и Луганске, организацию самоуправления в этих регионах, их реинтеграцию в украинское государство, амнистию для повстанцев и вывод с территории Украины всех иностранных вооруженных формирований. Но предполагаемая готовность сторон к сотрудничеству таит в себе мрачные опасения. Киевские власти, равно как и многие простые украинцы, считают, что согласие сотрудничать из них выбили под дулом пистолета. Особенно тяжело им проглотить пункты о самоуправлении и амнистии. Россия, со своей стороны, продемонстрировала, что не намерена воплощать положения о безопасности, выводить войска (чье присутствие она продолжает отрицать) или тем паче позволять Украине восстановить контроль над общей границей.

Ощущение паралича усиливается тем обстоятельством, что Киев не горит желанием интегрировать жителей Донбасса, а Москва — брать на себя ответственность за них. Для украинского правительства и западных регионов страны, подконтрольные сепаратистам земли — это рассадник враждебных избирателей, которые могут в любой момент повлиять на исход выборов, приведя к власти политиков, более дружелюбных по отношению к Москве. Для Кремля же они — обуза, и поэтому заботу о жителях региона там охотно взвалят на других. Один украинский политик в приватном разговоре назвал Донбасс «чемоданом без ручки» — нести неудобно, а выбросить жалко. Отсюда и возникает то неловкое ощущение, что стороны спорят из-за территории, которая им не нужна, и соглашения, которое им не по нраву.

Наконец, та гипертрофированная роль, которую играет президент Трамп на Украине, симптоматична для отношений между Россией и Западом вообще. Он разом олицетворяет проблеск надежды, давние опасения и некоторое недоумение. В том, что Россия захватила украинские земли, он обвинил своего предшественника Барака Обаму и его слабость. Тем самым он дал понять, что сам бы действовал решительнее — однако тут же высказал уважение к своему российскому визави. Он снискал благодарность от противников Москвы поставками наступательных вооружений на Украину, но тут же поверг их в ужас, намекнув, что претензии России на Крым могут быть обоснованы. Его недавние нападки на проект «Северный поток — 2» (благодаря ему Россия обретет альтернативный маршрут для поставок газа в Европу и нанесет сокрушительный удар по Украине) вызвали в стане украинцев ликование, которое тут же сменилось ужасом от его издевок над НАТО. Многие украинцы гадают, спасет их Белый дом или, наоборот, обречет на гибель.

Влияние конфликта на жизнь простых граждан между тем продолжает расти. В зоне боевых действий проживает более четырех миллионов людей. Они страдают от нехватки продовольствия, безработицы и отсутствия медицинской помощи. По обе стороны линии фронта под постоянной угрозой военных действий живут более 600 тысяч человек. Они подвергаются ежедневным обстрелам, подрываются на минах, терпят ограничения свободы перемещения и лишены основных коммунальных услуг. Гражданские лица с обеих сторон теряют надежду при мысли о том, что разделительные линии, проведенные вне какого бы то ни было политического или культурного контекста, в конеченом счете останутся навсегда.

Киевские власти для решения вопроса делают слишком мало. Им следовало бы дать понять, что они считают жителей подконтрольных сепаратистам регионов полноправными гражданами — жертвами обстоятельств, а не виновниками конфликта. Им следовало бы облегчить переход через линию соприкосновения и гарантировать жителям сепаратистских республик отсутствие бюрократических препон, а также доступ к правительственным субсидиям. Однако вместо этого Киев ограничивает их свободу передвижения и лишает их государственной поддержки и услуг. Правительство Украины зачастую применяет силу без разбора, нанося вред безоружным мирным жителям. Киев так и не гарантировал амнистии простым служащим — учителям, врачам и так далее — которые просто оказались на стороне противника по воле обстоятельств и хотели бы получить уверения относительно своего будущего. Слишком часто украинские чиновники отмахиваются от всякой критики, списывая ее на российскую пропаганду.

Логика украинских лидеров такова: они не только не дадут сепаратистским властям и малой толики легитимности, но и лишат их всякой денежной поддержки. Но ни фактическим властям отделившихся республик, ни их московским покровителям нет никакого дела до того, как тяжко приходится жить простым людям. Впрочем, они и не пытаются стать образцовыми правителями. Платить по этому счету придется простым украинцам. Такими темпами, когда дело дойдет до реинтеграции — если это вообще когда-нибудь произойдет — от возвращения Донбасса под власть Киева люди по ту сторону разделительной линии придут в ужас, а не вздохнут с облегчением.

На сегодняшний момент эти разговоры не находят никакого отклика. Киевские официальные лица заявляют, что конфликт спровоцировали не они: по их словам, это не гражданская война, а война между Украиной и российскими захватчиками. Решение конфликта, как они утверждают, попросту не в их руках. Когда ездишь по стране, слышишь массу теорий о том, как конфликт могут решить США, Россия или обе страны разом. Например, Трамп и Путин придут к некому соглашению. Разменяют Сирию на Украину или Крым на Донбасс. Или Россия рано или поздно рассыплется как Советский Союз, и оккупированные территории вернутся в лоно Украины. Или Трамп поиграет мускулами, объявит судьбу Украины внешнеполитическим приоритетом США, и Путину не останется ничего, кроме как повиноваться.

Что ж, по-своему очень стройные теории, хотя и мало сочетаются с действительностью. Выгонять Иран из Сирии (что могло бы послужить разменной монетой для снятия американских санкций из-за Украины) у Путина нет ни желания, ни возможности. Невзирая на намерения Трампа и его сумасбродные заявления, сложно представить себе, чтобы американский президент формально примирился с аннексией Крыма в обмен на уход с Донбасса. У России, вне всяких сомнений, имеются структурные слабости, но разваливаться она явно не собирается. Поэтому украинцам не остается ничего, кроме Трампа. Но тот Трамп, которому было бы небезразлично будущее Украины, не имеет ничего общего с Трампом настоящим — и он это не раз доказывал это своим поведением.

Украинские чиновники, с которыми мне довелось общаться, правы в том, что решить украинский кризис, не затрагивая фундаментальные вопросы, разделяющие Москву и Запад, невозможно. Но они ошибаются, думая, что это произойдет уже скоро, что время на их стороне и что глубокие внутренние противоречия в стране, где отсутствует спаянная национальная идентичность, тут не при чем. Конечно, они могут просто сидеть, дожидаясь, пока Путин одряхлеет, а Трамп мутирует. Но есть варианты более надежные, мудрые и предсказуемые: протянуть руку людям по ту сторону разделительной черты, заняться гуманитарной ситуацией на Донбассе и начать всеобъемлющий национальный диалог о будущем устройстве страны.

Роберт Мэлли — президент и директор Международной кризисной группы. В прошлом — координатор Белого дома по вопросам Ближнего Востока, Северной Африки и стран Персидского залива при президенте Обаме и старший советник президента во время кампании по борьбе с ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в России — прим. ред.).