Почему «простые русские» не испытывают сочувствия к жертвам военных конфликтов в Сирии или на юго-востоке Украины, почему они не осуждают по крайней мере военные преступления, в которых повинно российское военное руководство? Действительно ли «русские» не понимают, что, одобряя внешнеполитические авантюры президента Путина, они берут на себя часть моральной ответственности за смерть мирных граждан — женщин, стариков, детей? Значит ли это, что «русские» аморальны?

Эти вопросы задают себе в последнее время и с момента возникновения крымского кризиса многие недоумевающие европейцы, которые не осуждают «русских» огульно, но пытаются их понять.

Людей там нет

Самый простой ответ: все это — результат государственной пропаганды. Российские государственные телеканалы, «освещающие» военный конфликт в Донбассе, перекладывают вину за смерть мирных жителей совершенно сознательно и, к сожалению, не без успеха на «совесть» украинцев. Согласно официальной версии, Россия своей поддержкой «непризнанных республик» ни в коем случае не содействует военной конфронтации — напротив, Россия борется с «украинским фашизмом» (а разве в борьбе с фашизмом не все средства хороши?).

«Сирийская картинка» в телевизоре не показывает женщин, стариков и детей, погибших в результате бомбардировок, там можно увидеть обезличенные изображения из компьютерных игр. Из «космической» перспективы кажется, что съемки были сделаны сверху, возможно из стратосферы — зритель видит лишь беззвучные взрывы, поднимающие облака пыли, и крылатые тени самолетов (предположительно российских), которые прицельно бомбят исключительно лагеря боевиков.

Людей, погибающих в этой огненной лавине, нет. Так же, как нет и «наших гробов» — на военном жаргоне «груза 200». Останки российских наемников, погибших в Донбассе и в Сирии, совершенно секретно перевозят на родину, где их также тихо и тайно хоронят.

Если родственники пытаются протестовать, то им затыкают рты деньгами. Судя по всему, речь при этом идет о не очень больших суммах. Но учитывая то, что большинство наемников, мягко говоря, в роскоши не купались, прежде чем отправиться на войну, этот циничный метод срабатывает, ведь детям, потерявшим отцов, нужно что-то есть и во что-то одеваться. Трудно поверить, но некоторые матери и вдовы, получившие вот такую государственную поддержку, «выражают искреннюю благодарность властям».

Такова горькая правда. Но проблема в том, что этим ответ не исчерпывается.

Другая мораль

Если спросить среднего российского телезрителя, осознает ли он, что, например, в Сирии погибают мирные люди, мало чем отличающиеся от него самого, от его детей и родителей, то он — я в это убеждена — ответит, да, конечно, понимает, но…

Именно здесь, по этим трем точкам проходит этическая граница, разделяющая постсоветского человека и западный — если хотите, еврейско-христианский — мир. Одурманенный российской пропагандой человек не аморален — у него просто другая мораль. Ее главные постулаты зафиксированы в «Моральном кодексе строителя коммунизма», идеологическом документы, принятом и утвержденном на съезде КПСС в 1961 году. Шестьдесят лет спустя, в 2018 году, Владимир Путин назвал этот документ «выдержкой из Библии».

Для того чтобы понять степень заблуждения российского национального «лидера», достаточно сравнить библейские и коммунистические заветы. Вне всяких сомнений, советский моральный кодекс, который выступает за «все хорошее против всего плохого», содержит перифразы евангелических максим: честности, моральной чистоты, взаимного уважения, дружбы, братства. Но по сути эти кодексы соотносятся друг с другом так же, как раковые клетки соотносятся со здоровыми клетками, из которых они возникли.

В то время как «библейские клетки» (я сознательно выношу за скобки некоторые формы христианской этики, такие, как костры инквизиции, пыточные камеры, крестовые походы, религиозные войны и т. д.) апеллируют к «добру», заложенному в природу человека, «коммунистические клетки» паразитируют на библейских моральных принципах и побуждают к злоупотреблению ими.

Тоталитарная «моральная пирамида»

Преданность делу коммунизма, любовь к социалистическому отечеству и к странам социализма — таковы доминирующие добродетели в советском моральном кодексе. Они — основы коммунистического системы, но, с другой стороны, и своеобразный идеологический эвфемизм, который, если перевести его с «советского» на русский язык, предполагает постоянную и добровольную готовность человека смотреть на мир «глазами государства».

Как вы думаете: может ли человек, который так относится к себе самому, относиться иначе к другим людям?

Роковым следствием диктата «коммунистической морали» стало практически тотальное разрушение горизонтальных отношений в обществе: когда ты сам «муравей», то и все остальные — тоже «муравьи». Если Большой Брат тобой недоволен, то никто не может тебя спасти, кроме самого Большого Брата.

Мировоззрение «простого постсоветского человека» базируется на почти языческом страхе перед государством-тотемом, которое даже не заметит, если случайно раздавит его. А те, которые ползали рядом с ним, только встряхнутся и сомкнут ряды.

Этот невыразимый страх — лишенный контуров, фантомный, сидящий в печенках — проявляется в различных формах, например, в истерическом «патриотизме» или в чувстве глубокого единения с великим и безгрешным «лидером». Однако четверть столетия российской свободы значительно ослабили воздействие страха как регулятора общественной жизни. Страх сегодня уже не тотальный, его механизмы все чаще не срабатывают. Сегодня, если можно так выразиться, мы имеем дело не с химически чистыми субстанциями, отравляющими «русскую душу», а со спорами этих субстанций в воздухе и в земле. Но для полного обеззараживания требуется время.

Ты сам всемогущ

Тот, кто привык жить в страхе, не мечтает о свободе: с точки зрения «твари дрожащей» (выражение Достоевского), свобода — это бесполезный для выживания пережиток. Ее заменяет иррациональная мечта о том, чтобы все другие боялись тебя. Осуществление такой мечта нереально, если твое государство — продажный аппарат, своего рода менеджер, которому ты платишь за его эффективную работу по улучшению твоей собственной жизни. Реализация этой мечты возможна, лишь когда этим ужасным, всемогущим государством станешь ты сам.

«Мы сильны как никогда! Все нас боятся! Мы едины и непобедимы!» По сути это не политические лозунги, а крики отчаяния слабого человека, не способного справиться с вызовами современности. Большинство российского населения выбирает Путина не потому, что при нем «хорошо, а будет еще лучше», а потому что без него — отца и защитника — станет еще хуже.

«Мы окружены врагами!» Страх перед внешними и внутренними врагами ставит экзистенциальный знак равенства между Путиным и его ядерными электоратом. Он, их вождь, боится того же, чего боятся они.

Доказательства этой иррациональности встречаешь на каждом шагу. Например, если где-нибудь (в поликлинике, во дворе, в транспорте…) речь заходит о том, что в русских магазинах больше нельзя купить импортного сыра, наверняка кто-нибудь скажет: «Так это все американские санкции. России запретили импортировать заграничный сыр». И если я возражу, сказав: «Никто не запрещал сыр. Россия сама ввела контрсанкции на ввоз продовольствия», я натыкаюсь лишь на пустые взгляды.

Российская пропаганда умело играет на этих иррациональных страхах. Проблема еще и в том, что ей подыгрывают западные политики. По моему мнению, громогласные заявления о практически доказанной вине российского руководства в деле Скрипаля в преддверии так называемых президентских выборов добавили главному кандидату к его реалистичным 60 или 65 % (включая также и реалистичные фальсификации на выборах) дополнительные пять процентов.

Трагическое несоответствие

Нет, я ни в коем случае не имею в виду, что преступления, кто бы их ни совершил, могут оставаться безнаказанными. Речь идет о другом: о чувстве трагического несоответствия. Реагируя на «российские вызовы», свободный мир находится в перманентном цугцванге — с одной стороны, он не может не сделать ответный ход, с другой стороны, каждый его последующий ход ведет к глобальному ухудшению положения на политической шахматной доске. В этой опасной всех нас игре, в которой западная сторона в целом придерживается демократических процедур и правил, российская государственная власть одерживает — в глазах своего собственного населения — победу за победой.

В отношении антироссийских санкций у меня нет четкого мнения о том, нужно ли санкционные гайки ослабить или закрутить еще туже. Нетрудно понять, что тут и я нахожусь в том же цунцванге. Но я глубоко уверена в том, что подобные экзистенциальные мировоззренческие конфликты нельзя решить исключительно бюрократическими методами. Для этого необходимы другие, более многоплановые подходы.

Писательница Елена Чижова живет в Санкт-Петербурге. Последней из ее книг, вышедших на немецком языке, стал роман «Терракотовая старуха» в переводе Доротии Троттенберг (Dorothea Trottenberg).