Давно обсуждаемый законопроект по санкциям, подготовленный в ответ на вмешательство России в американские выборы, неделю назад был подписан президентом Дональдом Трампом. Этот закон служит основой для расширения санкций в отношении других секторов российской экономики; но, вероятно, еще важнее то, что уже существующие санкции станет гораздо труднее отменить — почти невозможно, если, конечно, вспомнить о поправке Джексона—Вэника, вступившей в силу в 1974 году и упраздненной лишь после утверждения в 2012 году закона Магнитского. Насколько болезненны для Москвы эти сейчас уже, вероятно, полупостоянные санкции? Больше, чем вы думаете.

Существует мнение, будто начавшаяся в России в 2014 году и продолжающаяся по сей день рецессия обусловлена главным образом крахом мировых цен на нефть и что западные санкции играют здесь лишь незначительную, второстепенную роль. По степени своей ошибочности эта теория ни в чем не уступает средневековой космологии. Мол, раз наши глаза говорят нам, что Солнце вращается вокруг Земли, значит, так оно и есть на самом деле. То же самое можно сказать о России и ценах на нефть: все знают, что эта страна сильно зависит от нефти, цены на нефть рухнули, и потому само собой разумеется, что это и есть основная причина всех недавних экономических бед России. Идея о том, что западные санкции не сыграли здесь какой-то важной роли — это то, о чем вовсю раструбили российские пропагандистские СМИ, их многочисленные западные сторонники и всякого рода «полезные идиоты» — включая круг уважаемых экономистов, которые тщательно изучают цены на нефть и оказываемое ими влияние, не принимая в расчет всех остальных факторов.

Теория цен на нефть не выдерживает простейшей и очевиднейшей проверки данными. Во-первых, Россия никогда не сокращала свой бюджет. Ей удалось сохранить расходы на том же уровне — около 15-16 триллионов рублей в год — и даже немного повысить их в кризисный период 2014-2017 годов (по сравнению с суммой в 13,9 триллиона рублей, первоначально утвержденной на 2014 год). Эти расходы частично оплачивались из Резервного фонда России, канала финансирования, созданного в период крупных доходов — пока в 2000-е держались высокие цены на нефть — чтобы гарантировать россиянам пенсионные выплаты в менее тучные годы. Их также компенсировало резкое сокращение импорта. Несмотря на снижение доходов из-за мировых цен на нефть с 2014 года Россия ни разу не столкнулась с отрицательным торговым балансом.

Цены на нефть падали как в 2008 году, так и в период между 2014 и 2015 годом, но абсолютные масштабы обвала цен в 2008 году были больше. Да, между декабрем 2014 года и мартом 2015 года «Брент» временно замер на новой минимальной отметке, но к тому времени худшее для российской экономики было уже позади. И, хотя в 2008 рубль понес серьезные потери, они не идут в сравнение с опустошением, которое постигло валюту при нынешнем кризисе, когда она потеряла более половины своей стоимости и до сих пор не может восстановиться. Есть мнение, что в 2008-2009 годах рубль поддерживался Центральным банком России, который черпал значительные средства из своих валютных резервов. Но, опять же, цифры говорят о другом. Во время обоих обвалов Центральный банк привлек примерно одинаковый объем своих резервов: 186 миллиардов долларов США в период с июля 2008 года по апрель 2009 года в противовес 154 миллиардам долларов в период между 2014 и 2015 годом.

Получается, дело не в одной только нефти, верно? Ответ очевиден: западные финансовые санкции и международная кредитная блокада, которым с 2014 года вынуждена противостоять Россия, не прошли даром.

Из достоверных источников мне известно, что, когда принималось решение вторгнуться в Крым и Донбасс, возможность возникновения проблем с рефинансированием не приходила в голову ни Владимиру Путину, ни его ближайшему кругу сподвижников. Крупные заемщики, такие как глава «Роснефти» Игорь Сечин, по-видимому, заверяли Путина в том, что на карту поставлена столь высокая прибыль, что западные банки не решатся прекратить кредитование. А западные правительства — согласно той же логике Кремля — никогда не пойдут против интересов своих ключевых финансовых партнеров.

Однако после того, как над Донбасом был сбит MH17, разумеется, западные правительства поступили именно так.

Это решение стало для Путина большой неожиданностью, а санкции больно ударили по российской экономике. В результате этих мер кредитов лишились не только крупнейшие представители российского корпоративного и банковского сектора, включенные в санкционные списки, но и большинство других российских компаний — на всякий случай. Как сказал мне тогда один крупный международный банкир: «Кто знает, на кого эти русские решат напасть завтра и как будут расширяться санкционные списки; пока стоит просто держаться от русских подальше».

К концу 2014 года общий объем российского корпоративного внешнего долга сократился на 112 миллиардов долларов. Резкое падение рубля в декабре 2014 года было напрямую обусловлено спросом на ликвидность в связи с погашением долга в конце года. Общий корпоративный внешний долг продолжал сокращаться, стабилизировавшись примерно на нынешнем уровне (около 470 миллиардов долларов) только к середине 2016 года — почти 200 миллиардов долларов по кредитам с середины 2014 года исчезли бесследно.

Кредитная блокада также помешала России вернуться на путь восстановления, по которому она следовала между 2010 и 2014 годом. Российская финансовая система слаба и не способна генерировать качественные активы. Большая часть банковских вкладов носит краткосрочный характер. Государственные резервы серьезно истощены, и Путин, кажется, запретил их дальнейшее разграбление для содействия корпоративному сектору. Были надежды на то, что Китай наводнит Россию кредитами, однако выяснилось, что он не особенно в этом заинтересован, да и не располагает соответствующими возможностями. Китайская финансовая система в четыре раза меньше американской и в три раза уступает финансовой системе Европейского союза. Китайцы предпочитают давать в долг только с целью поддержать внутренний спрос и приступили к кредитованию за рубежом лишь в рамках своей стратегической инициативы «Один пояс — один путь», которая явно обходит Россию стороной. Большая часть выдаваемых кредитов привязана к непосредственному участию Китая в проектах или приобретению китайских товаров и услуг. И в любом случае их размах не настолько велик, чтобы сыграть значительную роль.

Давление на рубль, сопровождавшее кредитный кризис, привело к значительному снижению уровня жизни среднего россиянина. Причина проста: российские стандарты зависят от возможности импорта потребительских товаров. В период правления Путина Россия главным образом перераспределяла нефтяные доходы, чтобы повысить уровень жизни. Денег от нефти и газа с лихвой хватило на то, чтобы путинские фавориты успели нажиться и при этом оставить у большинства населения впечатление, будто жить стало лучше. Эта халатность привела к тому, что Россия не смогла создать потенциал для производства качественных потребительских товаров, для этого требовался благоприятный инвестиционный климат, меньшая степень вмешательства правительства в деловые дела, независимая судебная система — все то, что Путин и его все более авторитарное и клептократическое государство ненавидят лютой ненавистью.

В ответ Путин попытался ввести «импортозамещение», наиболее ярким проявлением которого стали контрсанкции на импорт западной продовольственной продукции. Но учитывая характер экономической модели, которую он выстраивал на протяжении всего своего правления, эти попытки были обречены на провал. Мы так и не стали свидетелями бума молодых отечественных фирм, стремящихся удовлетворить спросы российских потребителей, вместо этого крайне монополистическая среда и повсеместное кумовство, практикуемые государственными учреждениями, естественным образом привели лишь к росту цен, ощутимому большинством граждан, и набили карманы горстке подведомственных Кремлю предприятий агробизнеса.

Когда в середине 2016 года рубль стабилизировался, импорт снова начал расти. Русские, уставшие от «заменителей» и желающие вернуться к более качественной продукции, несмотря на снижающийся уровень благосостояния начали тратить средства на импорт. Согласно официальной статистике, по состоянию на июнь 2017 года, импорт мяса, птицы, молока и молочных продуктов в годовом выражении увеличился на 50-60%, а рост внутреннего производства выражался либо однозначными цифрами в случае мяса и птицы, либо снижением — в случае молочных продуктов.

Российские чиновники продолжают твердить о «переоценке» рубля и пророчат еще одно падение. В контексте сохраняющейся важности потребительского импорта это означает очередной удар по покупательной способности российских потребителей. Структурные реформы, которые теоретически могли бы во многом помочь, будь они осуществлены умело и добросовестно, почти наверняка не в планах у правительства, поскольку предполагают демонополизацию государственной экономики и массовый выход правительства из так называемых «жизненно важных стратегических секторов». Путин, разумеется, этого не допустит, только через свой труп. В итоге, сегодня Россия оказывается в тупике, переживая наиболее серьезное и продолжительное снижение уровня жизни со времен распада Советского Союза в начале 1990-х годов.

Учитывая все сказанное, нельзя умалять значения обрушившихся цен на нефть. Напротив: они остаются главным фактором, который не позволяет России выбраться из кризиса. Но одно лишь снижение мировых цен на нефть не могло нанести столь сильного удара по России. Роль западных санкций здесь недооценивают. И тот факт, что, похоже, отменять их в ближайшее время никто не собирается, ставит Кремль в довольно затруднительное положение.

Владимир Милов — экономист и специалист по вопросам энергетики. Бывший заместитель министра энергетики России (2002), советник министра энергетики (2001-2002) и глава стратегического департамента Федеральной энергетической комиссии, регулирующего органа естественной монополии (1999-2001).