Не дожидаясь подписания президентом Соединенных Штатов законопроекта о новых санкциях против России, Ирана и Северной Кореи, министр экономики Германии Бригитта Циприс уже объявила, что новые санкции США противоречат международному праву. Подобные заявления ранее озвучивали и в МИД Франции.

Почему так беспокоится Германия, ведь за несколько последних лет ЕС сам не раз вводил односторонние санкции против России и бывших украинских политиков?

Объяснение простое — Nord Stream 2, строящийся экспортный газопровод РФ.

Санкции позволят президенту Соединенных Штатов наказывать компании, которые участвуют в строительстве или эксплуатации экспортных газопроводов России, где бы такие компании ни находились — в США или за рубежом. Nord Stream 2 — новый экспортный газопровод РФ, и его основными инвесторами являются именно немецкие энергетические гиганты.

Если взять только юридическое измерение этого спора, нужно признать, что задача перед юристами немецкого правительства стоит исключительно трудная: обосновать неправомерность отдельного вида санкций, сохранив при этом институт односторонних санкций как таковых.

Применение односторонних экономических санкций в данный момент регулируется международным правом очень туманно. Нет какого-то конкретного международного договора или обычая, который бы устанавливал, когда именно и какие санкции можно применять, а когда это будет уже неправомерно.

Это неудивительно, так как основные игроки на этом поле — ЕС и США — с одной стороны, не особенно горят желанием ограничивать свои возможности, а с другой — не слишком нуждаются в согласии других государств, чтобы проводить свою санкционную политику.

Тем не менее, есть ли в международном праве какие-то нормы, которые могли бы регулировать применение санкций?

На первый взгляд, напрашивается аналогия с правом применения силы в международных отношениях.

Одним из главных достижений международного права в прошлом веке было установление в Уставе ООН запрета на применение силы и угрозы силой. До XX века применение силы в международных отношениях считалось правомерным («право войны«). При создании ООН была сделана попытка запретить применение силы, иначе как с санкции Совета Безопасности или в порядке самозащиты.

Как известно, попытка эта, по большому счету, провалилась из-за отсутствия консенсуса между постоянными членами Совета Безопасности. До 1990 года Совбез санкционировал применение силы только один раз — во время Корейской войны, и только потому, что делегация СССР не участвовала в голосовании.

В ситуации правового вакуума государства фактически вернулись в предыдущее положение, когда война снова стала «последним доводом королей». В ответ международное гуманитарное право постепенно установило правила правомерного применения военной силы: необходимость, пропорциональность и избирательность.

Вопрос, насколько все эти правила могут применяться к «экономической» силе, пока остается открытым.

Второй достаточно очевидный вариант — оспаривание санкций в рамках ВТО. Трудно отрицать, что санкции, особенно в новом расширенном варианте, будут влиять на международную торговлю товарами и услугами.

Сразу после введения первых международных санкций в 2014 году Россия намеревалась оспорить отдельные элементы санкционного режима в рамках ВТО, но дело в тот момент решили не продолжать. Тем не менее, более чувствительные санкции могут сделать Россию агрессивнее.

По мнению многих комментаторов, оспаривание санкций против России в рамках ВТО может натолкнуться на право государств-членов принимать меры по защите национальной безопасности. Действующие санкции обосновываются необходимостью защиты международного мира и безопасности в связи с событиями на Украине.

С учетом того, что существование такой угрозы признано многими международными организациями, в т.ч. ООН, вероятность успешной защиты достаточно высока.

Маловероятно, что ВТО возьмет на себя смелость решать, какие именно меры адекватны такой серьезной опасности.

Наконец, решения Органа ВТО по разрешению споров, хотя и являются обязательными, не исполняются принудительно. Если ВТО вдруг все же примет решение, которое противоречит объявленным интересам национальной безопасности, США практически гарантированно его проигнорируют.

Соответственно, вся длительная процедура ВТО никакого практического результата не принесет.

Наконец, высказывались мнения, что санкции США можно рассматривать как нарушение суверенитета государства (один из базовых принципов международного права с XVII века) путем распространения на территорию ЕС юрисдикции США.

Вообще США знамениты своими законами, которые устанавливают юрисдикцию американских судов в ситуациях, которые на первый взгляд вообще не касаются территории США. К примеру, любой денежный перевод с использованием корреспондентского счета в американском банке находится в американской юрисдикции, даже если обе стороны перевода — иностранцы.

Это традиционный подход к установлению юрисдикции судов в англосаксонской системе: суды по общему правилу теоретически могут (хотя на практике и не должны) рассматривать любые споры, не обязательно имеющие отношение к их юрисдикции.

На самом деле, украинский суд точно так же может распространить свою юрисдикцию на иностранца, который не имеет или имеет очень мало отношения к Украине, если для этого существуют определенные условия — например, он является соответчиком украинца, или он имеет отношение к причинению вреда на территории Украины.

Распространение юрисдикции за пределами государства суда не такая уж невообразимая вещь — практически во всех государствах суды делают это время от времени.

Поэтому аргумент о нарушении суверенитета, по крайней мере, в его прямолинейной формулировке не выглядит многообещающим. Хотя формально США и распространяют действие своих законов теоретически на все компании мира, привлекать их к ответственности может только на своей территории.

Другие государства вольны принимать или не принимать во внимание решения американских судов в таких делах — так государства защищают свой суверенитет.

В целом оспаривание новых американских санкций по международному праву выглядит проблематичным. Скорее всего, этот спор эффективнее решится в рамках политических переговоров.