Когда‑то давно я верил в рынок идей. Но оказалось, что сознательность — выбор взрослых, а общества бывают инфантильными.

Главная дискуссия последних трех лет сводится к границам личной свободы. Может ли война оправдывать пропаганду? Искупает ли вторжение право на цензуру? Где та грань, после которой коллективное благо начинает противоречить персональной свободе?

Мы спорим об этом всякий раз, когда доходит дело до информационной политики. Многие искренне убеждены, что любой человек — существо рациональное. Подчас кажется, что эта убежденность — привет из нашего довоенного прошлого, когда мы ценили Украину не столько за наличие чего‑нибудь хорошего, сколько за отсутствие чего‑то плохого. И тотальная открытость украинского рынка идей была проявлением не столько свободомыслия, сколько равнодушия страны к собственной судьбе.

А потом случилась война. И вот уже третий год мы пытаемся ответить на вопрос: может ли открытое настежь общество оставаться открытым в условиях агрессии со стороны закрытого?

Открытое общество живет в логике конкуренции идеологий. Но в условиях войны эти подходы мирного времени превращаются в зияющую брешь. В распоряжении Кремля — прекрасно отлаженная система пропаганды, суммарный годовой бюджет которой превышает миллиард долларов. Медиа, работающие на российскую повестку как из Москвы, так и напрямую из Киева. Прикормленные лидеры общественного мнения, старательно отрабатывающие свои рублевые гонорары. По другую сторону окопов — ноль. Nihil. Ничто. Как минимум на уровне государственной информационной политики.

Собственно, война началась тогда, когда Кремль понял, что проигрывает битву за умы и сердца. Когда корабль под названием Виктор Янукович пошел ко дну, он потащил с собой все, что было в его идеологических трюмах, включая «братские народы», «второй государственный» и латентное антизападничество. Именно в этот момент Кремль решил не полагаться на мягкую силу, сделав ставку на силу жесткую. И вот уже три года Украина отбивается от попыток превратить ее в Малороссию.

Довоенная этика левого либерализма призывает нас к честной конкуренции. Не ограничивать чужое, а создавать свое. Не запрещать, а предлагать. Но в том и штука, что Давиды побеждают Голиафов по большей части в притчах. В реальной же жизни они становятся гумусом для неразборчивых в методах левиафанов.

Вот уже третий год мы наблюдаем, что концепция «рационального выбора» не всегда работает. Что даже европейские страны могут оказаться заложницами популистских идей. Что прошлое пытается брать реванш у будущего по всему континенту. И реальное благополучие страны и ее граждан не всегда служит предохранителем на пути подобного сценария. Победа евроскептиков в Польше, являющейся одним из главных бенефициаров евроинтеграции, — тому лучшее доказательство.

Реальность — это то, что мы о ней думаем. Поэтому конкуренция сегодня идет не за реальность, конкуренция идет за описание реальности.

В мирное время есть шанс переиграть любую ошибку, но на войне вторых шансов не бывает. А потому нет смысла и времени спорить с теми, кто защищает право «Малороссии» на существование. Компромисс невозможен — победа их подопечных станет ластиком для общего будущего. Что происходит с территорией, на которой торжествует «русский мир», мы видим на примере Донецка и Луганска.

Взросление не всегда связано с возрастом. Седина не обрекает носителя на мудрость. Люди способны оставаться инфантильными всю жизнь и совершать поступки вопреки здравому смыслу. И если судьба оккупированных территорий для кого‑то не стала точкой переосмысления, значит, он просто не способен на переосмысление. Времени на дискуссии больше нет.

И точно так же нет времени на иллюзии, что все точки зрения равноценны в ситуации войны. Партия любителей совать пальцы в розетку не имеет права давать советы. Если кто‑то хочет верить в небесную твердь — это не дает ему права преподавать астрономию.

Люди — не калькуляторы. К счастью. К сожалению.