В Турции произошла революция: 16 апреля президент Реджеп Эрдоган добился победы на референдуме, после чего в Конституцию будут внесены изменения, радикально расширяющие его полномочия. За него на референдуме проголосовали всего 51% избирателей. Это намного меньше, чем обещанные правящей партией 60%, но достаточно, чтобы дать Эрдогану абсолютную власть над Турцией и одновременно закрыть тему политического альянса страны с Евросоюзом. Возможно, такой исход вполне устраивает обе стороны, но он очень опасен для турецкой демократии.

Агитационную кампанию перед референдумом не назовешь спокойной и сбалансированной. Власть добилась победы, задействовав административный ресурс и мощный аппарат правящей Партии справедливости и развития (ПСР). С другой стороны, прокурдская Демократическая партия народов не могла вести полноценную кампанию против поправок — ее руководство арестовано. Немало противников изменения Конституции стали жертвами нападений. Чрезвычайное положение, введенное после попытки военного переворота в июле 2016 года, обеспечило правительству дополнительный контроль над голосованием. А перед подведением итогов Высший избирательный совет Турции разрешил принимать недействительные бюллетени при подсчете голосов.

Хотя оппозиционные партии оспаривают результаты референдума, президент Турции приступил к стремительному воплощению реформы в жизнь. Вероятно, так Эрдоган пытается избежать вполне оправданных вопросов о легитимности перемен. Ведь на парламентских выборах в июне 2015 года ПСР не смогла получить большинство, а на этом референдуме в трех крупнейших городах Турции — Анкаре, Стамбуле и Измире — большинство проголосовало против изменения Конституции. Однако турецкие власти отмахнулись от замечаний Совета Европы и ОБСЕ, раскритиковавших организацию референдума.

При этом в Турции продлен режим чрезвычайного положения, который дает президенту широкие полномочия на период конституционной реформы. Ждать политической умеренности в такой ситуации не стоит.

Уже вечером в день голосования о конституционных поправках было объявлено, что власти приступают к восстановлению в Турции смертной казни. У этого поспешного шага два мотива. Первый — дать оппозиции понять, что борьба с властями может закончиться смертью. Вторая — избавить Анкару от необходимости самой официально объявлять об остановке евроинтеграции Турции. ПСР утверждает, что восстановление смертной казни — «воля народа», и в такой ситуации Евросоюз может сам объявить о прекращении переговоров. А при необходимости турецкое правительство может провести новые референдумы как насчет смертной казни, так и по поводу отношений с ЕС.

Дальше заявления Анкары будут все более жесткими. Во время кампании турецкие власти уже окрестили лидеров нескольких европейских стран «недобитыми нацистами», желающими «возродить газовые камеры», а ЕС — «прогнившим континентом». Антиевропейская риторика, вероятно, и дальше будет одной из основ внешней политики Эрдогана, удобным оправданием авторитаризма.

Еще одной мишенью станут США — в отношениях с Вашингтоном у Анкары накопилось сразу три болезненных неразрешенных вопроса. Во-первых, маловероятно, что США удовлетворят требование турецких властей выдать им проповедника Фетхуллаха Гюлена. Во-вторых, в Нью-Йорке идет судебный процесс против турецкого бизнесмена Резы Зарраба. Его обвиняют в том, что он помогал Ирану обойти международные санкции, организовав масштабную схему по продаже золота. Это разбирательство очень беспокоит окружение Эрдогана. В-третьих, Анкара и Вашингтон резко расходятся по вопросу о роли курдских отрядов народной самообороны в сирийском конфликте.

Пока в расколотой Турции продолжаются споры о судьбе демократии, Евросоюзу придется осознать, что во внешней политике Турция теперь будет больше напоминать среднеазиатскую республику, чем демократию европейского образца. Политические стандарты ЕС, о стремлении к которым Турция когда-то объявляла, теперь будут отодвинуты в сторону, причем власти будут утверждать, что все это делается ради демократии. Еще одним последствием победы на референдуме будет антикемалистская революция, внедрение в Турции консервативно-религиозных социальных норм.

Изменение Конституции означает конец политического проекта интеграции Турции в ЕС. Это устраивает турецкое руководство, поскольку восстановление стандартов правового государства будет означать ограничение президентской власти. Но, как ни цинично это прозвучит, такой исход устроит и ряд лидеров стран ЕС, которые либо никогда не верили в европейские устремления Турции, либо разочарованы переменами, произошедшими в стране в последние годы.

Теперь отношения между ЕС и Турцией будут гораздо более точечными. В числе приоритетов — модернизация Таможенного союза ЕС и Турции, укрепление антитеррористического сотрудничества и реализация заключительной части прошлогоднего соглашения по проблеме беженцев. Возможно, Анкара и дальше будет повторять, что разделяет европейские ценности и хочет интеграции с ЕС, но после вступления в силу конституционной реформы поверить в это будет сложно. В качестве альтернативы Брюссель может согласиться на индивидуальное соглашение о партнерстве с Анкарой по аналогии с новым форматом отношений между ЕС и Британией. По крайней мере это избавило бы отношения от многих двусмысленностей.

Что касается личных отношений, то маловероятно, что у нас будет шанс увидеть турецкого президента и европейских лидеров вместе за пределами саммитов НАТО и G20. После недавних решений и заявлений турецких властей руководству европейских стран будет весьма неудобно фотографироваться с Эрдоганом. Так что отношения сохранятся, но заметно охладеют.

Теперь для лидеров ЕС важно не терять надежду на возвращение Турции к демократии и не ставить знак равенства между руководством страны и ее гражданами. Вопрос, как ЕС будет сотрудничать с турецкими демократами, приобретает особую значимость.