В американских комментариях хватает уверенности в вопросе о том, что именно Россия пытается сделать в Сирии. Так, например, газета Washington Post на своей редакционной полосе, отличающейся бескомпромиссным ястребиным подходом ко всему, что имеет отношение к Сирии, заявляет: «Уже давно почти всем стало ясно, что режим Владимира Путина пытается добиться не перемирия, а военной победы над поддерживаемыми Западом повстанцами». Сразу после появления этой редакционной статьи Москва сделала новое предложение, которое в настоящее время является темой международных переговоров, — соглашение о прекращении огня должно начать действовать менее чем через три недели. Комментарии также изобилуют утверждениями о том, что правильный вариант действий — не соглашаться со всем тем, что Россия делает в Сирии, а также о том, что любое сотрудничество с русскими является ошибкой. Деннис Росс (Dennis Ross) из Вашингтонского института ближневосточной политики (Washington Institute for Near East Policy) сокрушается по поводу того, что «мы выглядим так, как будто находимся в заговоре с русскими, вместо того, чтобы подчеркивать наше с ними несогласие».

Многое в публикуемых комментариях заимствовано прямо из раннего и среднего периода холодной войны, когда события на Ближнем Востоке в значительной мере оценивались на основе того, какая из двух сверхдержав укрепляет свое влияние в конкретной столице за счет установления дружеских отношений с местным сильным человеком или с помощью государственного переворота, устроенного каким-нибудь новым сильным человеком. Оценочная карточка холодной войны для этого региона заполнялась на основе количества соглашений в области безопасности и сделок о поставках оружия соответственно с Соединенными Штатами или с Советским Союзом. Старые привычки, судя по всему, оказались весьма живучими, хотя холодная война закончилась. Многое в дискурсе по вопросу относительно действий России на Ближнем Востоке и особенно в Сирии представлено еще в большей степени как игра с нулевой суммой, чем это было во время холодной войны, и, конечно же, в большей степени, чем об этом можно говорить в настоящее время. Так, например, Джеймс Джеффри (James Jeffrey) также на страницах газеты Washington Post однозначно помещает дискуссию по сирийскому вопросу в контекст американо-российского соперничества на Ближнем Востоке во время холодной войны. Он говорит об этом регионе как об «американской зоне безопасности», проливает слезы по поводу того, как Россия, «судя по всему, движется от одной победы к другой в Сирии», а еще задает вопрос: «Если Путину сойдет с рук то, что он делает в Сирии, то где тогда он начнет действовать в следующий раз?» Кроме того, он считает, что события в Сирии «потенциально могут иметь серьезные последствия для всей американской глобальной системы безопасности».

Путин, несомненно, имел целый набор причин (некоторые из которых Росс корректно обозначает) для вмешательства в Сирии. Но рассмотреть реалии, с которыми как Россия, так и Соединенные Штаты сталкиваются в Сирии сегодня, важнее, чем подробно разбирать мотивации, которые могли быть у российского лидера. Эти реалии особенно важны для того, чтобы сформулировать эффективную политику в отношении Сирии, а также для того, чтобы понять ту роль, которую играет там Россия.

Во-первых, это не холодная война, и не все можно считать игрой с нулевой суммой. Некоторые российские цели противоречат американским целям, тогда как другие являются нейтральными в отношении американских интересов, а есть и такие, которые соответствуют этим интересам.

Во-вторых, чисто военное решение по-прежнему остается недостижимым в сирийской гражданской войне, независимо от успехов поддерживаемого русскими режима в районе Алеппо, которые привлекли к себе значительное внимание в последние две недели. Поддержка режима Асада, несомненно, — одна из российских целей, однако поддержка режима — это не то же самое, что оставить этот режим в такой выгодной позиции, при которой он не будет нуждаться в течение неопределенного периода времени в дорогостоящей российской помощи для продолжения своего существования, не говоря уже о возвращении всех сирийских территорий, потерянных им в ходе войны. Взять верх над оппозиционными силами в Алеппо или в другом месте не означает, что вооруженная оппозиция затихнет и не будет больше подавать признаков жизни. И даже если «умеренную» оппозицию удастся каким-то образом уничтожить, этот режим и те, кто его поддерживает, столкнутся после этого напрямую с экстремистами, и особенно с ИГИЛ. Путин в достаточной мере проницателен, чтобы все это понимать — независимо от того, что, по мнению авторов редакционных статей в газете Washington Post, составляет его цели. Россия по-прежнему весьма заинтересована в том, чтобы достичь договоренности относительно урегулирования в Сирии.

В-третьих, в последнее время главные препятствия для достижения подобного рода соглашения создаются представителями оппозиции, которые заявляют о своей готовности участвовать в переговорах только в том случае, если будут удовлетворены их предварительные условия, включая прежде всего прекращение проводимых сирийским режимом военных операций. Если они будут настаивать на такого рода требованиях, проведение переговоров сорвется. Если бы у нас вошло в привычку настаивать на предварительном прекращении огня прежде, чем сесть за стол переговоров, то мы бы до сих пор продолжали воевать в Корее.

Поддерживаемое Россией наступление сирийского режима в районе Алеппо должно рассматриваться с учетом перечисленных факторов. Если вы хотите сравнения со временем холодной войны, то вспомните о рождественской бомбардировке — речь идет о разрушительной эскалации военных действий Соединенных Штатов против Северного Вьетнама в 1972 году. Если бы это наступление было интерпретировано в то время так же, как многие комментаторы сегодня интерпретируют бои в Алеппо, то эта интерпретация звучала бы так: администрация Никсона пытается одержать военную победу и, на самом деле, не заинтересована в достижении урегулирования путем переговоров. И такая интерпретация было бы ошибочной: в действительности, та бомбардировка представляла собой попытку изменить побудительные мотивы оппонента, препятствовавшего окончательному оформлению соглашения.

В-четвертых, интересы Асада и его режима — это не то же самое, что интересы России. Сирийский режим, возможно, не заинтересован вести переговоры о своей собственной кончине, тогда как Россия не заинтересована в том, чтобы до бесконечности расходовать свои ресурсы для ее предотвращения. С учетом сказанного, можно признать разумной стратегию, изложенную Самуэлем Чарапом (Samuel Charap) и Джереми Шапиро (Jeremy Shapiro), которые считают, что шансы на мирное урегулирование увеличиваются, если Соединенные Штаты и Россия будут находиться на одной стороне, и эта сторона не будет той, на которой, судя по всему, окажется Асад. «Соединенные Штаты должны перефокусировать следующий раунд переговоров и сосредоточить внимание на создании правительства национального единства, которое поддержит Россия. Главная задача такого правительства состояла бы в достижении договоренности относительно общего прекращения огня и отказа от насилия. Детали подобной сделки не столь важны, потому что Асад отвергнет ее. В этот момент Соединенные Штаты и Россия получат возможность найти общую позицию относительно окончания войны», — подчеркивают Чарап и Шапиро. Повышенная возбудимость в стиле холодной войны в ответ на российскую интервенцию, а также попытка представить дело так, будто любые действия России противоречат американским интересам, не принесет ничего хорошего ни сирийцам, ни кому-либо еще. Возросшее за счет интервенции российское влияние, особенно влияние на режим Асада, может быть использовано Соединенными Штатами для продвижения своих собственных интересов.

Эти интересы в большей мере связаны с прекращением этого конфликта, чем с формированием какого-то конкретного политического будущего для Дамаска. Точная дата ухода Асада не имеет большого значения для интересов Соединенных Штатов. Важнее прекращение войны, которая уже дала отличную возможность ИГИЛ укрепиться, способствует распространению экстремизма и может дестабилизировать ситуацию в близлежащих территориях региона. Вот на такой стороне и могут находиться вместе и Вашингтон, и Москва.

Пол Пиллар — постоянный автор журнала National Interest. Он является также приглашенным старшим научным сотрудников Брукингского института и приглашенным старшим научным сотрудником Центра по исследованию вопросов безопасности Джорджтаунского университета.